— Ты уверен в этом? — Спросил особист. — Уверен, что книга была на русском?
— Да. Я видел кириллицу на обложке.
— Сукин сын подстраховался, — Наливкин выпрямился, размял плечи и снова согнулся, оперишься о колени.
Шарипов опять мрачно замолчал.
Мне показалось, что после того, как вертолет за нами не прилетел, особист становился все мрачнее. До недавнего времени, он старался не падать духом. Возможно на показ, а возможно, сам себя пытался убедить в том, что и дальше готов драться.
Да только по случайному взгляду, по выражению его задумчивого лица, когда Шарипов оставался наедине с собой и считал, что на него никто не смотрит, я понимал — он чувствует, что наша операция закончится неудачей.
Об этом говорило и то обстоятельство, что Шарипов по-настоящему обрадовался, увидев, как Шер, подъехавший к нам, воздел над головой Коран. Похоже, в тот момент, надежда проснулась в душе капитана.
Он стал хвататься за соломинку этой надежды. Решил, что возможно, Аисты все же отступятся. Что у нас есть шанс уйти от боестолкновения и вернуться на родную землю.
Шарипов сам поверил в эту иллюзию. Но с каждым словом несогласия, что проронил Наливкин, с каждым словом разоблачения, что говорил я, эта надежда медленно улетучивалась.
Ну ничего. Сейчас я дам ему новую. Чтобы воплотить в жизнь то, что я задумал, каждый из нашей группы должен оставаться тверд волей. Шарипов тоже.
— Они побоятся, — вдруг сказал Шарипов, нарушив собственное молчание, — Нафтали — отбитый фанатик. Но Шер… Шер явно другой. Он хитер. Хоть и молод. Не знаю, что там с книгой, но он не станет убивать нас. Побоится мести.
— Мести? — Глянул на него Наливкин.
— Да. «Мы своих не бросаем» — это ведь ваши слова, так? И я знаю, что это правда. Если я погибну здесь. Если «Каскад» поляжет в этих стенах, после предательства Шера, КГБ найдет его. Найдет и убьет. Если у него есть хоть немного мозгов, он должен это понимать.
Я вздохнул и обратился к Шарипову:
— Товарищ капитан, вы ведь и сами понимаете, что не стоит надеяться на это. Сейчас мы можем надеятся только на себя.
— Они сражаются как крысы, потому что бояться нас. Потому что знают, что в честном бою, мы от них и мокрого места не оставим… — Лицо Шарипова ожесточилось. Голос стал строже.
— Хаким, что ты несешь? — С раздражением вздохнул Наливкин.
— Капитан, просто послушайте, что я хочу вам сказать. Не перебивайте, — пресек я панику Шарипова, которая вот-вот могла начаться.
При этом, я заглянул ему в глаза. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, не отводя взглядов.
Шарипов мне больше не ответил. Он только сплюнул, потом снова поплевал на не докуренную папиросу и кинул бычок себе под ноги.
— Ну и хорошо, — сказал я Шарипову а потом принялся излагать свой план: — Значит, смотрите, как мы поступим.
* * *
Полы входа наспех поставленной палатки хлопали на ветру. По ту сторону брезента бушевал ветер. Он вдавливал стены полога, изгибал или, в зависимости от направления, раздувал скаты крыши.
Шер устроился поудобнее на цветастом ковре. Уложил свой кинжал за кушаком так, чтобы он не мешал сидеть.
Вместе с ним были еще двое.
Вся десятка, которой Шер командовал, была лично и безоговорочно преданна ему. Но эти двое — еще преданнее.
Первого звали Гуль. Сухопарый, с впалыми щеками и очень желтыми от жевательного табака зубами, он устроился на ковре, по-турецки скрестив ноги. Справа, у ног, он положил свою снайперскую винтовку СВД.
Казалось, узковатые его глаза постоянно были прищурены, словно бы он никогда не отрывал их от окуляров прицела.
Гуль носил простую рубаху и большой черный тюрбан, прихваченный на подбородке ремешком от советского противогаза.
Вторым был Рахим — личный телохранитель Шера.
Шер этим не гордился, но когда-то Рахим спас его от казни за трусость. И тот, и другой, предпочитали забыть о том дне.
Сегодня же, Рахим спас его второй раз. Он убил двоих людей взбунтовавшегося Торйолая, когда те хотели застрелить Шера после того, как он убил их командира.
Одетый в черный халат, Рахим не носил бороды. Вся нижняя часть его лица, от подбородка до носогубной складки, была покрыта шрамами от ожогов.
Шрамы уходили и дальше, покрывая всю шею грудь и спину воина. Рахим прятал их под одеждой, а шею оборачивал тонким шерстяным шарфом.
Ожидая слов своего хозяина, которому он был бесконечно предан, Рахим кривым ножом выковыривал грязь из-под ногтей. Как только Шер заговорил, Рахим оставил свое неприличное дело.
— Ну что, друзья мои? — Начал Шер, — если на то будет воля Аллаха, сегодня в нашей с вам жизни начнется новая страница. Мы больше не будем подчиняться командиру, что доказал свое бессилие в бою. Тому, кто по своей собственной глупости не удержался в седле. И более того — попал в лапы врагу.
— Ты хочешь, что бы я убил его? — Гуль хрипло рассмеялся. — Видит Аллах, я уже сделал это в своем сердце. Тело Нафтали — лишь формальность.
— Ты очень проницателен, друг мой, — улыбнулся ему Шер.
— Аллах решил его судьбу, — Гуль тронул приклад лежащий рядом винтовки так, будто бы это была какая-то святыня, — моя пуля лишь исполнит волю его.
— А как же другие? Что они скажут? — Спросил Рахим. — Ведь все думают, что ты поклялся на этой ничтожной бумажке тем шурави. Что ты и правда отпустишь их в обмен на Нафтали и вернешь нам нашего «любимого» командира.
Шер горделиво выпрямился.
— Никто не упрекнет меня в нарушении клятвы, если воля Аллаха встанет на пути ее исполнения. Даже я сам не смогу себя упрекнуть в этом. Ведь жалкая книжка шурави ничего не стоит. Я могу сжечь ее хоть сейчас.
Гуль снова хрипло рассмеялся.
Рахим показал в улыбке кривоватые, сколотые зубы.
— Гуль?
— Мое оружие служит тебе и Аллаху, — слегка поклонился снайпер, придерживая тюрбан.
— Ты знаешь, какое место занять, чтобы все решили, что это пуля шурави, а не твоя, прервала жизнь Нафтали?
— Скалы, чуть правее мечети, — сказал Гуль. — Они станут местом исполнения воли Аллаха. Баллистика, с учетом расстояния и ветра, покажется