— Товарищ капитан?
— Разговор есть, — Шарипов опустился рядом с Булей. Глянул на пса с опаской и интересом. — Не кусается?
— Пока я рядом — не укусит.
Особист опасливо поднял руку. Медленно потянулся к холке пса. Буля, дожевывавший галет, казалось, не обращал на Шарипова никакого внимания. Когда капитан коснулся его шкуры, Булат всё же с интересом уставился на него.
— Хороший пёс, — улыбнулся Шарипов, трепля овчара по загривку. Потом он обратился ко мне: — Ты хорошо его натренировал, Саша.
— Он уже был натренированный, — сказал я. — Я лишь показал ему, что мне можно доверять.
— Что ж, ты показал это и мне тоже, — неожиданно бросил Шарипов.
Я вопросительно приподнял бровь. Особист заглянул мне в глаза. Казалось, он боролся с собственным характером. Решался сказать мне что-то.
— О чём это вы?
Шарипов вздохнул.
— Я пришёл извиниться.
— За что? — спросил я, в общем-то понимая, что он имеет в виду.
— За то, что сомневался в тебе.
Шарипов поджал губы. Помолчал ещё немного.
— Понимаешь, Саша, смущали меня твои способности. За всю мою карьеру я не встречал такого бойца-срочника, как ты. Ты держишься и действуешь так, будто всю жизнь провёл на войне. А ведь ты только дослуживаешь свой первый год. Иным бойцам на восьмом месяце службы и автомат страшно доверить. А ты вот не таков.
Я не ответил особисту. Не дождавшись, что же я скажу, он продолжил сам:
— И как тут понять? Удача это или талант? Врождённая смекалка или, может быть, всё же выучка? Потому и закрались сомнения у меня. Но сомнения такие, которые я ни понять, ни объяснить не мог.
Я кивнул.
— Что ж, тут вас можно понять. Вы решили, что я не тот, за кого себя выдаю, ведь так?
— Так, — признался Шарипов.
— Я отвечал вам когда-то, — сказал я, бросив Буле новую галету и устремив взгляд к горам, — кто я такой. Отвечу то же самое и сегодня. Я солдат, товарищ капитан. Я пограничник. И кроме как солдатом, я никем больше быть не умею. Да и не хочу. Вот и всё.
— Я помню этот разговор, — улыбнулся Шарипов. — Тогда, после боя на Шамабаде. Тогда я тебе не поверил.
Я пожал плечами.
— А теперь верю, Саша. Знаю, что ты что-то скрываешь. Что недоговариваешь всего. Но теперь я просто верю. Потому что знаю — ты за нас…
Шарипов осекся. Хмыкнул.
— «Просто верю», — повторил он свои собственные слова. — Странно слышать такое от офицера особого отдела, не так ли?
— Немного, — улыбнулся я.
— А я верю. Ты жизнью рисковал, чтобы мы могли увести Искандарова от «Аистов». Этим и доказал.
Шарипов ещё раз потрепал Булата по холке. Потом встал и протянул мне руку.
— Я прошу у тебя прощения, Селихов. Если что было не так, не держи на меня зла.
Я снизу вверх глянул Шарипову в глаза. Потом отложил банку тушёнки и последний галет. Встал. Пожал ему руку.
— Я не держу, — ответил я. — И не держал никогда. Ни на вас, ни на кого бы то ни было ещё.
Особист покивал.
— Верю.
Потом он невзначай глянул в проём дыры. Тут же нахмурился. Я проследил за взглядом капитана особого отдела.
— Кажется, гости у нас, — сказал он холодно и напряжённо.
* * *
«Аист» был один. Он быстро скакал на своей гнедой лошади к мечети. Чёрная рубаха его хлопала на груди от ветра. Надувалась с одной стороны и липла к телу с другой.
— Сукин сын, чего ему тут надо? — прошипел Наливкин, рассматривая его в бинокль.
Мы с Шариповым стояли по левое и правое плечо от капитана, следили, как конник приближается к мечети.
— Он один, да не один, — предположил я. — Возможно, переговорщик.
— Похоже на то, — кивнул Шарипов. — Больно смело едет.
— Ничё, если будет дёргаться, Маслов его быстренько выбьет из седла, — не убирая бинокля от глаз, сказал Наливкин.
Наши предположения подтвердились, когда душман на скаку стянул автомат со спины, перехватил его у приклада и задрал вверх, показывая тем самым, что он не хочет стрельбы.
— Дело ясное, — кивнул Шарипов. — «Аисты» как-то на нас вышли.
— Пастухи?.. — мрачно спросил было Наливкин, но не успел договорить.
Всё потому, что заговорил подъехавший душман:
— Шурави! Мы знаем, что вы здесь! — закричал всадник на ломаном русском, не опуская автомата. — Я не стрелять! Я говорить с ваш главный от имени мой командир!
— Ну, я главный! — закричал ему Наливкин чуть погодя.
Душман несколько мгновений искал взглядом, откуда ему кричат. Натянул поводья непослушно пляшущего под ним коня.
Когда наконец понял, где Наливкин, то стал кричать ему:
— У нас много миномёт! Много мин! Если меня убивать, вы тоже все умирать!
Мы с Наливкиным и Шариповым переглянулись. Капитан «Каскада» закричал:
— Можешь свои мины знаешь куда себе засунуть⁈
— Но вы можете быть живые! — продолжил «Аист», сделав вид, а может быть, просто не поняв, что ему кричит капитан. — Нафтали очень великодушный!
— Пришли поставить нам ультиматум, — задумчиво сказал Шарипов, с хрустом почесав подбородок.
— Наверное, — Наливкин кивнул. — Хотят, чтобы мы обменяли Искандарова на собственные жизни.
— Давайте не делать поспешных выводов, товарищ капитан, — сказал я. — Послушаем, что он дальше скажет.
— А что тут думать? Другого варианта я не вижу, — засопел Наливкин. — Им нужен наш разведчик. Они понимают, что незамеченными не подойдут. Что бомбить нельзя, иначе не найдут они разведчика. Что будет тяжёлый бой. Вот и хотят навязать нам свои условия.
— Нас в три раза больше! У нас снайперы! У нас мины! — тем временем продолжал кричать «Аист». — А вам не уйти отсюда! Из эта мечеть нет выхода! Если вы воевать, то все умирать!
— Товарищ капитан, — подлез к Наливкину Глушко, — мож, его этого… прибить, да и дело с концом?
— Тихо. Давай послушаем, что говорит. Прибить его мы всегда успеем.
— Но если мы договариваться, — кричал душман, — вы все уходить! Нафтали обещает отпустить вас с миром! Вас и всех ваш заложник!
—