— Куда они пошли? — Повторил черноглазый душман в черной рубахе.
— На… На Юг… — выдавил мальчишка через силу.
Черноглазый сжал губы.
— Ну что ж. Может быть, вы и не лжете. Но вы торговали с шурави. Получили от них это.
Он показал мальчишке часы, а потом бросил их под ноги своему жеребцу.
— Потому вас нужно наказать. Мухамад! Убей старика в назидание этому выродку!
Перепуганный Кабиль уставился на отца. В глазах старого пастуха не было страха. Только смирение и… гордость? Гордость за него? За Кабиля?
От этого взгляда душа мальчика просто сжалась в груди.
Прежде чем душман приготовился резать горло Вахиду, парень вдруг вскрикнул:
— Стойте! Прошу! Молю вас! Не убивайте моего отца!
Черноглазый ухмыльнулся.
— Это почему же?
— Я… Мы… Шурави отправились в другую сторону… — Выдохнул Кабиль, — прошу, не убивайте отца! Я все вам расскажу! Все!
Улыбка предводителя душманов стала еще гаже.
— Говори. И тогда, возможно, твой отец будет жить.
Кабиль снова бросил взгляд на отца. В глазах старого пастуха больше не отражалась та гордость, что он испытывал за Кабиля минуту назад.
Теперь в них, в этих уставших глазах, можно было увидеть только горькое разочарование.
Не сказав больше ни слова, Вахид отвернулся. Отвернулся, чтобы больше никогда не видеть сына.
Глава 8
К восьми утра поднялся сильный, но тёплый ветер. Он шумел в нешироком ущелье, по дну которого тянулась тропа, показанная нам Вахидом.
Первым вёл свою лошадь под уздцы Шарипов. За ним двигались мы с Нарывом и Наливкиным.
Всем, кроме Искандарова, пришлось спешиться. Мы со Славой Нарывом сняли собак с седел и разрешили им шнырять вокруг под нашим присмотром.
Тропа была извилистой и каменистой. И люди, и лошади, следуя по ней, тщательно выбирали, куда поставить ногу.
Наливкин с Искандаровым о чём-то тихо разговаривали. Разведчик всё ещё выглядел измученным, но его жар спал, и он гораздо увереннее держался в седле. У майора теперь даже были силы на праздные разговоры, которые он вёл с капитаном «Каскада».
Шли преимущественно в молчании. Иногда вели беседы, в сущности, ни о чём.
Так мы и достигли равнины.
Преодолев последний изгиб тропы, мы вышли из-за скал. Перед нами развернулась выжженная солнцем степь, протянувшаяся на множество квадратных километров вокруг.
Она казалась почти пустынной. Лишь кое-где виднелись редкие, иссушенные солнцем кусты верблюжьей колючки да клочки стойкой, жёсткой и очень низкорослой травы.
Если на тропе, между скалами, было ветрено, то здесь, казалось, злой афганский ветер набрал полную силу — поднимал пыль над степью, крутил её в буро-жёлтых вихрях. Складывалось ощущение, что разозлись ветер ещё хоть на каплю сильнее — и поднимется настоящая пылевая буря.
— Она там, — сказал Наливкин, указывая вперёд, — мечеть.
Я присмотрелся. Примерно в нескольких сотнях метров от нас, на фоне далёких бугристых холмов, увидел здание, одиноко стоящее в пустыне. Казалось, солнце выжгло всё вокруг, пощадив только эту мечеть.
Когда мы приблизились к ней, быстро стало ясно — если солнце и пощадило старое здание из тёмного камня, то у времени к мечети не было никакой пощады.
Её древние стены оказались испещрёнными трещинами и проломами. Купол провалился внутрь, то ли от времени, то ли от упавшего на него снаряда. Минарет, некогда стоявший посередине двора, обрушился. Его изъеденное дождями и солнцем каменное тело лежало у входа.
Всю эту древность окружал полуразвалившийся, мощённый глиной забор.
— А где все наши? — спросил Нарыв, что ехал на своей лошадке у меня за спиной. — Они ведь должны быть здесь? Так?
Старший сержант получил ответ очень быстро.
— Капитан! — крикнули нам, когда мы собирались уже въехать во двор.
Все как один подняли головы, пытаясь рассмотреть, откуда кричат. Оказалось, это Звада появился в проломе стены второго этажа.
— Капитан! Вы добрались!
— Здорово, Звада! — закричал ему Наливкин, разулыбавшись. — Как у вас обстановка⁈ Все живые⁈
— Так точно! Живые! Ждём вертолёт! Сейчас вас встретят, товарищ капитан!
Ветер шумел в древних дырах, что зияли в стенах.
Мы рассредоточились внутри мечети. Наливкин с Шариповым организовали что-то вроде штаба в большом, полном развалин зале, раскинувшемся на первом этаже.
Капитан «Каскада» распорядился укрыть Искандарова, Саида Абади и других бывших пленных в небольшом подвале мечети. Потом Наливкин выставил наблюдательные посты на втором этаже и вокруг мечети. Нужно было организовать оборону.
Всё потому, что вертолёт опаздывал. Время подходило к одиннадцати утра.
Малинин пытался выйти на связь с нашими, но так и не смог поймать никакого сигнала. Его радиостанция оказалась полностью бесполезной.
А ветер, тем временем, усиливался. Порывы поднимали и тащили по воздуху сухие пучки перекати-поля. Взвихряли пыль. От этого, казалось, воздух вокруг мечети приобрёл грязно-красный оттенок.
Наш с Булатом пост был на втором этаже, у большого пролома, из которого Звада обращался к Наливкину.
Тут, посреди не столь широкого, как на первом этаже, зала, лежали обломки купола, некогда венчавшего мечеть.
Когда подошло время обеда, Шарипов устроился как раз на большом куске купола.
Я, сидя в тени, на фрагменте отколовшейся стены с остатками мозаики, следил за горами, откуда мы пришли. Одновременно намазывал галеты тушёнкой.
Булат с интересом наблюдал за всем этим моим ритуалом. Наблюдал и, стоило мне посмотреть на него, заглядывал в глаза голодным взглядом.
— Что? — не отводя взгляда от далёкой горной гряды, спросил я. — Проголодался? Я тоже. Ну ничего, сейчас перекусим.
Закончив с галетами, я приказал Буле:
— Сидеть.
Пёс послушался. Уселся передо мной и стал облизываться. Притоптывать передними лапами от нетерпения.
— Сидеть, Буля, — повторил я, а потом аккуратно положил ему на нос жирно намазанный тушёнкой галет.
Буля сидел так, словно бы и не замечал угощения. Лишь время от времени едва заметно сучил лапами. Это его движение — единственное, что выдавало нетерпение пса.
— Сидеть, — повторил я в третий раз. Потом, выждав ещё несколько секунд, отдал команду: — Можно!
Буля резко дёрнул нос из-под галета, поймал лакомство налету и принялся с аппетитом им хрустеть.
— Нравится? — Я тоже откусил кусочек. — Щас намажу и ещё дам.
— Саша, — раздался за спиной голос особиста.
Я услышал его хрустящие шаги уже давно. Знал, что он