Но воинственный Дайтэнгу только качнул головой.
— Опасность прямо сейчас представляет Дзашин. Он уже имеет определенную репутацию, и если поступают такие предупреждения, то прислушаться нужно. А для того, чтобы обвинить богов, нужны свидетели. Чужачка свидетельствовать не может, каукегэн ее тоже, поскольку клятву ей дал. Верить слову малахольной горной ведьмы, которая в свой сакэ добавляет веселящие травы, никто в здравом уме не будет. И что остается?
Ямауба уперла руки в боки, голову вверх подняла гордо, плечи расправила. «Ну чисто Ягуша!» — умилилась бы кикимора, если бы увидела эту сцену.
— Да Мари-онна ради того, чтобы вас, чаек крикливых, спасти, в Йоми отправилась, к Идзанами в гости, а ты, бульонный набор, все никак в разумение не впадешь!
Дайтэнгу выпучил глаза.
— Как — в Йоми?
— А вот так. И половину своего дара отдала, чтобы о планах богов узнать. И Дзашин дорог ей, любит она его. И она его спасти хочет.
— Так она же не вернется…
— А это мы еще посмотрим. Кикимора-сама — женщина сильная. Если договорится с Идзанами, то боги предстанут перед судом, и Камияма будет в безопасности.
Дайтэнгу прикрыл глаза, осознавая сказанное. Ему очень хотелось в интернациональном жесте покрутить пальцем у виска, и сдерживаться он не стал.
— Веселого сакэ обе обпились, да? — спросил он у Ямаубы.
Та дернула плечиком в красном кимоно.
— После выпьем, как Мари-онна вернется. А сейчас выдай-ка мне хлопчика повыносливее, чтобы отнес меня на вторую вершину, к Омононуси. Силы-то уже не те, по горам карабкаться, на крыльях всяко сподручнее. Да и к остальным заглянуть надо — предупредить.
Дайтэнгу на это только рукой махнул.
Дал Ямаубе и хлопчика, и сам пару записок написал, с предупреждениями.
Но от своего изначального плана не отступил. Что там кикимора с Идзанами нарешают — это никому неизвестно, да и что чужачка вообще из страны Желтых Вод вернется — вопрос большой. А вот Дзашина надо обязательно сдержать, и это дело первостепенной важности. Только как это сделать? Он бог войны все-таки, а не хвост каукегэна. Тут думать надо.
И Дайтэнгу принялся думать, и придумал-таки! Все-таки у него мозг был не размером с маринованную сливу, как горная ведьма говорила.
Глава 41. Вообще без понятия, как эту главу назвать
Ямауба сидела в глиняном чайном домике с богом Омононуси и его женой. Она сейчас была в парадно-выходном обличье степенной японской старушки.
Она рассказывала о злодействе семи великих богов, и все чаще покрывались чешуйками скулы великого Омононуси. Ёрогумо испуганно прикрыла губы рукавом нежного кимоно. Она была мудрой женщиной и мгновенно ухватила суть, а вот Омононуси все никак не мог поверить в то, что скоро его свергнут руками Дзашина. Потому он ничтоже сумняшеся подлил милейшей старушке Ямаубе «Зеленого дракона» вместо обычного чая маття. Но та только щечками зарозовела, но на своем стоять продолжала. Значит, правду говорит.
— А где же Мари-онна? — спросила Ёрогумо.
— Мари-онна в Йоми пошла, чтобы божественного суда просить у Идзанами, — спокойно сказала Ямауба, выдув уже целый чайник.
Кто-то из слуг охнул и разбил глиняную чашечку.
— Как в Йоми?! — вскрикнула прекрасная Ёрогумо. Побледнела, бедная, вперед вся подалась.
— А вот так вот. Мы должны ждать ее на исходе завтрашнего дня у Южных Ворот из Царства Желтых Вод. Если все получится, то Идзанами на правах великой матери-родительницы наведет порядок. Если нет… То вы будете хотя бы готовы, когда Дзашин возьмет в руки свою катану.
— Но из страны Желтых Вод так трудно вернуться! — вскрикнула прекрасная Ёрогумо.
— Ну, выбора негусто было, — пожала плечами Ямауба. — За то время, что у нас есть, больше никого, кроме Идзанами, и не дозваться. Мари-онна сильная, дух у нее стойкий. А нам пока надо собраться и дать отпор семи богам счастья, помешать им Дзашина мучить и с ума его сводить. И родную Камияму отстоять надо, если уж придется, — твердо сказала Ямауба, отпивая из фарфоровой чашечки.
Омононуси тоже отпил чаёк, не теряя лица, кивнул, отошел в сторонку и тут же призвал своего оками, строго наказав ему собрать всех жителей горы Камияма. Оками растворился в воздухе: когда было нужно срочно, духи-хранители появлялись и исчезали без спецэффектов.
— Если все так, как ты говоришь, высокоуважаемая Ямауба, то все мы в большой беде. Семь великих богов счастья сильны. И катана Дзашина остра. Мари-онна не вернется из страны Желтых Вод, и нам нужно искать поддержки у других богов, но нужны доказательства…
— Мари-онна вернется, — уверенно сказала Ямауба. И Ёрогумо тоже кивнула, поуверенней стала.
— Мари-онна-сама знает, что нельзя есть пищу Страны Желтых Вод?
— Фирма бамбука не вяжет, — цыкнула зубом Ямауба, выходя из образа милой старушки. — Все Мари-онна знает, чай, не на курорт отправилась. А на исходе дня Дзашин будет у границ своих земель — поговорить нам всем надо, чтобы планы семи великих богов расстроить. Может, чего и надумаем все вместе.
Омононуси задумчиво кивнул. Поговорить и правда надо.
Только вот на исходе дня Дзашина у границ своих земель не было.
* * *
Дайтэнгу глядел, как плацу тренируется молодняк. Сильные воины, смелые. Размах крыльев ого-го, стройные все, красивые. И что, позволить их загубить? Да не бывать тому!
И на Дзашина управа найдется. Вынудить его отправиться в Йоми, да побыстрее. И пусть он там напрямую с Идзанами разговаривает. Ха. Всем известно, как богиня-мать относится к мужчинам. Она его быстро не выпустит. А если и выпустит, то Дзашин в царстве мертвых потеряет немало сил: у него там миллионы душ, которые к нему претензии имеют.
По крайней мере, время выгадать можно. А там, может, и получится дозваться до великой Аматэрасу? Если бы на рассвете, да на вершине горы, да всеми тэнгу взяться, может, и обратит к ним богиня-солнце свой лик? Хоть бы и на секундочку.
Мари-онне, говорят, Дзашин нравится? И ради него она в Йоми спустилась? Что ж. Он даже не соврет.
И Дайтэнгу принялся выписывать письмо тоненькой каллиграфической кисточкой. Со словами он обращался так себе, но суть пересказал. Мол, ради тебя одна чужестранка в ад по доброй воле отправилась, а ты сидишь тут и ни гу-гу. Иди, спасай, самурай ты или так, стойка для катаны?
Это попытка была слабенькой, и тэнгу на нее не особенно рассчитывал. Но сработала она на все сто.
* * *
Дзашин едва мог соображать. Все вокруг него окрашивалось я красный цвет,