Проход сквозь толщу горы был небыстрым — было ощущение, что тело передвигается на миллиметр в минуту. Очень хотелось сделать усилие и рвануться вперед, к воздуху, к свету, к солнцу. Но было нельзя.
Но все кончается, кончилось и это.
Тяжело дышащая кикимора, оплевывая песок и камушки, держалась за грудь. Туда, казалось, напихали земли и глины. Каукегэн виновато мел хвостом землю.
— Ничего, Шарик, ничего. Ты умница у меня, хороший каукегэн. Пойдем, мой молодец, поскорее, нам надо как можно быстрее найти Дзашина. Нужно предупредить.
И она, спускаясь вниз, в город ёкаев, почуяв, что священная Небесная гора с ее богами осталась позади, рассказала Шарику в подробностях все, что услышала от них. Каукегэн тоже был шокирован вероломностью семи великих богов счастья. Это ж надо — взять и развязать войну, уничтожить руками сведенного с ума бога тех, кто неугоден. И ради чего? Ради власти? Силы? Как будто у семи великих богов ее и так недостает.
— Надо найти Ямаубу. Она уже однажды отправляла господину Дзашину весточку, когда просила вас, моя госпожа, спасти.
— А что он? Сразу пришел? — с внезапным интересом спросила кикимора. У нее даже лицо разгладилось и посвежело.
— Ну, как весточку отправили, считай, часов через восемь…
«Ну, и на том спасибо», — подумала кикимора. Сам-то перемещаться может за какие-то восемь часов, а ей пришлось столько дней топать на своих двоих не казенных. С другой стороны, она и страну повидала, и знакомства завела, так что не в обиде.
— Ладно, поищем Ягу… Ямаубу. Где ты ее видел в последний раз? Только нам поторопиться надо. Чую, времени у нас немного, а нам надо успеть хоть весточку передать.
Глава 36. План на грани жизни и смерти
Ямаубу каукегэн нашел близ города на том же самом месте: в торговых рядах. Похоже, у нее был интерес к торговцу рисом и лососем, потому что терлась как раз возле него в своем третьем облике. Облик этот был для особых случаев, для свиданий, например, или когда требовалось заманить какого-нибудь красавчика в свою избу. Сейчас Ямауба была очень даже ничего: миленькая такая, молоденькая, рот всего один и очень даже очаровательный. Только рот этот она кокетливо прикрывала ладошкой, чтобы не было видно острых треугольных зубов.
В руке она держала леденец. Судя по всему, зардевшийся продавец расщедрился на гостинец.
— Опять вы на мою голову, — сказала Ямауба, недобро глядя на каукегэна и кикимору. — Нечего ко мне как в изякая шастать, у меня тут личная жизнь.
— Ямаубочка, ты уж прости, помощь твоя нужна, — сказала кикимора, глядя серьезными, поблекшими без болотных огоньков глазами. — Беда будет большая.
— Одну минуточку, — мило улыбнулась Ямауба торговцу и развернулась к возмутителям ее личной жизни. На ее лице пробежала сетка морщин, прорезался под носом второй рот. Но на кикимору это не произвело большого впечатления. Она с Ягушей не первый год была знакома, знала, как с такой публикой разговаривать.
— Ямаубочка, дело серьезное, вот, Шарик подтвердит. А я за помощь тебя награжу как следует. И когда ты ко мне на помощь пришла, ну, помнишь, когда Ю-баба меня забрала, я тоже не забыла. Отплачу честь по чести. Только послушай, дело уж больно серьезное, тайное, кроме меня, Шарика и семи богов, никто не знает. Поможешь, родная?
«Родная» Ямауба заинтригованно кивнула, пряча любопытные искорки в глазах.
И кикимора, отведя Ямаубу в сторонку и поставив Шарика сторожить, рассказала, что знала. Ничего не утаила. Ямауба сама у подножия горы Камияма живет, с Омононуси по соседству, она под ударом Дзашина может оказаться. Если, конечно, кикимора все правильно поняла. Это она и спросила у Ямаубы. Та, чай, лучше понимает, чего тут происходит.
На Ямаубе лица не было. Бледная — ни кровинки. Только зубы острые скрипнули.
Посмотрела Ямауба по сторонам, прищурила желтые, круглые, как у совы, глаза. Схватила вдруг кикимору крепко за руку, каукегэна за шкирку, подняла подол красного своего кимоно. Крутанулась на месте — и раз! — оказалась вместе с гостями рядом со своей избушкой (ну или как они там в Японии называются) у подножия горы Камияма.
— В дом иди, бедовая, на полчаса тебя скрою, потом уж не обессудь. Водница ты, болотница, Бензайтэн тебя найдет, только время дай.
— А как… — спросила было кикимора, удивляясь тому, как легко и быстро переместилась Ямауба. Но осеклась, присмотревшись к горной ведьме.
Она выглядела прямо-таки удивительно плохо. Обычно в Ямаубе кипела колючая злая энергия, но теперь от этой энергии ничегошечки не осталось: перед кикиморой стояла скрюченная, больная, страшная, как атомная война, старуха. Ее красное кимоно разваливалось от тлена, лохматилось нитками.
— Иди, иди в дом, — сказала она, с трудом открывая дверь в свою развалинку-избу.
И кикимора повиновалась, проглотив все вопросы. Поняла, что Ямауба за перемещение дорого заплатила. Теперь восстанавливаться будет долго, очень долго, если вообще восстановится когда-нибудь до прежних сил. Но, с другой стороны, кикимора в ней не ошиблась. Если бы Ямауба переместилась сама, одна, то была бы куда бодрее, а она даже каукегэна с собой перенесла, позаботилась о бедном духе мора и неудач. Кикимора расчувствовалась, шмыгнула носом.
Ямауба тем временем зажгла соевую свечку. «А ничего тут у нее, атмосферно даже», — подумала кикимора, бегло оглядывая жилище японской горной ведьмой. В ее доме было аскетично, чисто до скрипа, уютно, но как-то иначе, не как кикимора привыкла. Что у нее, что у Ягуши дома пучки трав сушеных по стенам висят, печь стоит большая, пузатая, с полатями, с ухватами по бокам, с чугунками да сковородками, половички плетеные всюду, кружевные салфеточки — зимой, когда делать нечего, вяжется хорошо. А у Ямаубы было по-другому. Соломенные циновки, большой очаг посередине одной-единственной