В вышине, где на ветру качались макушки могучих сосен, разноголосо пели птицы, с ветки на ветки, звучно цокая, скакали рыжие белки.
Ветки густого орешника раздвинулись, и на край оврага из чащи один за другим вышли трое мужчин. Двое были одеты в выгоревшую на солнце, уже успевшую слегка порыжеть немецкую форму с небрежно засученными рукавами. За плечами у военных болтались также немецкие автоматы шмайсер. И хотя их щеки были заросшими щетиной и выглядели мужчины сурово, можно было с уверенностью сказать, что им не было еще и тридцати лет.
Третий человек выглядел сугубо гражданским: на нем был тесный, застегнутый на все пуговицы серый пиджак с довольно короткими рукавами, из которых виднелись потертые обшлага светлой рубашки, черные широкие брюки, не доходившие до щиколоток, грубые пыльные ботинки и серая, изрядно помятая шляпа с обвислыми полями.
Мужчина был явно старше своих спутников лет на двадцать. В бледных руках с костлявыми пальцами, выглядывающими из-под обшлагов, он бережно держал саквояж.
По тому, как мужчина часто и отрывисто дышал, приподнимая узкие плечи, было понятно, что путь он проделал тяжелый и неблизкий, так же как и остальные.
Парень, вышедший из леса первым, усталым движением стянул с головы выцветшую фуражку, изнанкой тщательно вытер потное лицо. Скаля желтые прокуренные зубы, со злым выражением на угрюмом лице резко нахлобучил фуражку по самые брови и стал осторожно спускаться вниз по пологому склону. Иногда его ноги, обутые в сапоги с подсохшей коркой грязи на голенищах, скользили по влажному бугристому склону с торчавшими на его поверхности коричневыми корнями.
Следом, стараясь держать равновесие, то и дело взмахивая свободной рукой, как видно, опасаясь за содержимое своего саквояжа, аккуратно съехал на полустертых гладких каблуках по склону гражданский. Третий стремительно сбежал вниз, откидывая туловище назад.
Первый парень, перепрыгнув ручей и клонясь вперед, стал ловко подниматься по склону теперь уже наверх. За ним, цепляясь рукой за грязные корни, упираясь носками ботинок в стену, принялся неловко карабкаться гражданский, бережно придерживая под мышкой саквояж. Третий на ходу зачерпнул в пригоршню воды и двумя глотками с жадностью ее проглотил. Вода была настолько ледяная, что он болезненно сморщил лицо, поспешно охватил смуглой ладонью щеки и пошевелил челюстью, стараясь унять ломоту в зубах. Потом все так же на ходу нагнулся, опять зачерпнул воды и вылил ее за воротник, с удовольствием провел мокрой ладонью по потному лицу. Распаренную кожу на спине под френчем приятно ожгло холодом, что придало военному сил, и он на едином дыхании поднялся наверх.
— Стоять! — неожиданно приказал им строгий мужской голос, как только трое путников оказались на кромке обрыва. — Кто такие?
— Доктора Брокса из Пилтене ведем в отряд, — после недолгого замешательства отозвался первый парень, стараясь разглядеть за наслоениями резных листьев кустарника спрятавшегося внутри человека. — Улдис Культя приказал.
Из кустов отцветшей жимолости, усеянной ядовитыми плодами, навстречу вышел человек невысокого роста, держа ППШ наизготовку. Одет он был также в немецкую форму, которая от времени изрядно поизносилась: в некоторых местах были видны заплаты и грубые стежки, сделанные неумелой мужской рукой. На сапоги были надеты войлочные чуни, чтобы бесшумно передвигаться по лесу. Это был один из часовых, которые располагались по периметру вокруг находившегося на отдыхе отряда.
При виде еще одного вооруженного человека и, как видно, обладавшего некой властью, доктор Брокс настолько испугался, что в замешательстве на всякий случай почтительно приподнял шляпу, его сухие от волнения и жажды губы предупредительно растянулись в подобии жалкой улыбки.
— Шо, парни, обделались? — спросил часовой, щеря зубы в довольной ухмылке, отчего его обвислые жиденькие усы неровно перекосились. Затем он ловко поймал кончик уса языком, прикусил его и принялся жевать, поглядывая на парней насмешливыми глазами.
— Василь Пи-и-я-авка, — нараспев сказал парень, ответно улыбаясь одними губами, но при этом его белесые глаза оставались холодными. И вдруг, озлившись, он быстро сорвал автомат со спины и замахнулся, направив приклад на часового: — Дать бы тебе в морду, хохол недобитый. Еще стоит, щерится.
— Гилис, шуткую я, — принялся торопливо оправдываться украинец Василь, который был родом из захудалой деревеньки, находившейся где-то под Житомиром. Попав в сорок третьем году в плен к немцам, он по своему желанию пошел служить к предателю генералу Власову и теперь мыкался по лесам вместе с латышами, с остатками разбитой Красной армией 19-й добровольческой пехотной дивизии СС. — Доктора треба нам. Ночью Гинт припер на своем горбу Клавса. Русские ему прострелили бок, когда они на аэродроме учиняли диверсию. Может и умереть. Тут як святой Патрик распорядится. Мелнгайлис, одолжи папиросочку. Пжалста, — обратился он с просьбой ко второму парню, очевидно, побоявшись еще больше рассердить Гилиса.
Тот на ходу сунул ему папиросу, и троица вновь скрылась в лесу.
Василь со вздохом сунул папиросу за ухо, настороженно огляделся, задерживая взгляд на окружавших его кустарниках. Затем разгладил черствыми подушечками пальцев уныло свисавшие по сторонам жестких губ усы и с видимой неохотой опять полез в осточертевшие ему за два года неприкаянной жизни по лесам кусты. Забравшись в самую гущу, где пряно пахло корой, еще хранившей запах весенних цветов, Василь удобно расположился, поджав под себя ноги, разместил ППШ на коленях и затаился.
— Погано так жить, — пробормотал он тоскливым голосом. — Ой и погано…
За чередой высоких, преимущественно смешанных кустарников, но с преобладанием тонких развесистых деревьев боярышника с пока еще неспелыми гроздьями румяных розовых ягод как-то сразу открылась небольшая солнечная поляна. Лежалая, притоптанная множеством ног зеленая трава с вкраплениями ромашек, васильков, колокольчиков и других лесных цветов выглядела как разноцветный ковер. На поляне, куда ни кинь взгляд, копошились люди, одетые в одежды темных тонов. Это были френчи и гимнастерки немецкого кроя, со светлыми, не успевшими выгореть пятнами в тех местах, где раньше находились знаки различия, теперь уже ненужные и целенаправленно оторванные за ненадобностью. А так была хоть какая-то надежда оправдаться перед советскими силовыми органами, что одежда досталась владельцу с чужого плеча.
Стороннему человеку, впервые оказавшемуся здесь, могло показаться, что находившиеся на поляне люди заняты чем-то очень важным. Доктору Броксу тоже вначале так показалось, но когда он пригляделся к тому, что происходило на поляне, то к своему стыду и разочарованию увидел, что в основном все эти люди просто бездельничали.
«Человек сорок, — машинально отметил он про себя, наскоро и непроизвольно подсчитав количество людей, обосновавшихся на поляне. — Дармоеды».
И только несколько человек из этого числа занимались стоящим делом. Один из парней со шрамом на лице, неудобно