— Вы не переживайте, товарищ… — Андрис на секунду запнулся.
— Капитан, — подсказал Еременко.
— Товарищ капитан, — договорил Андрис и продолжил рассказывать: — Здесь по-другому нельзя ездить, иначе станем отличной мишенью для лесных бандитов. Поэтому вы уж потерпите немного. А потом и сами привыкнете к такой езде, уже другой и не пожелаете.
— И много у вас здесь предателей? — осведомился Орлов, сбоку взглянув в напряженное лицо водителя, неотрывно смотревшего на дорогу перед собой.
— Хватает, — ответил словоохотливый парень. — Но за советскую власть людей намного больше. Можно сказать, вся страна. А эти… которые лесные, они практически все сынки помещиков да других богатых господ. Нам с ними не по пути.
— А кто твои родители? — спросил Орлов, с интересом приглядываясь к водителю, рассуждавшему очень здраво для его юных лет, хотя и не успевшему пожить при новой власти: в сороковом Латвия стала Союзной республикой, а в сорок первом пришли фашисты.
Андрис не успел ответить, так как в эту минуту они подъехали к КПП. Знакомый красноармеец торопливо приподнял шлагбаум, пропуская «Виллис», а сам замер по стойке смирно, отдавая честь офицерам, которые оттого, что не были ему знакомы, казались еще более значимыми персонами. Проезжая мимо, Андрис по-свойски кивнул ему. Провожая машину с важными гостями одними глазами, расторопный Иван все же улучил момент, когда офицеры на секунду отвлеклись, и в ответ дружески подмигнул своему приятелю.
«Виллис», как только оказался за территорией аэродрома, вновь набрал скорость. Машину бросало из стороны в сторону, грубая резина с выпуклыми протекторами, наезжая на высокие выступы колеи, противно скреблась по краю, и передние колеса вновь возвращались в глубокую неровную колею. Внедорожник, подпрыгивая на колдобинах, проезжал, и позади с шорохом осыпалась подсохшая глина, перемешанная с вязкой грязью. Зеленые мухи, распуганные натужным ревом двигателя и брызгами, стремительно разлетавшимися в разные стороны, чуть погодя снова слетались к вонючей, затянутой тиной воде с плавающими на поверхности хвоей и листьями, со злобным жужжанием начинали ползать по влажной земле, быстро-быстро потирая от удовольствия лапки.
— Мои родители, товарищ майор, люди были мирные… самые обычные крестьяне, — продолжил прерванный разговор Андрис. — В июле сорокового года они поддержали новое правительство во главе с Августом Кирхенштейном в Народном Сейме за то, чтобы наша Латвия на равных вошла в Советский Союз. За это они при немцах и поплатились — матушку и сестрицу повесили в сарае на перекладине, а отец на фронте в сорок втором погиб, защищая новую Латышскую республику. Поэтому у меня к нашим латышам-предателям свой… особый счет. Фашистов мы разбили, расправимся и с этими гадами.
— В этом ты можешь, парень, не сомневаться, — заверил водителя Орлов. — Для того мы сюда и приехали…
Выслушав столь простенькое и бесхитростное объяснение, Клим и сам заметно расчувствовался. Только у него, в отличие от Андриса, потемневшие глаза не стали влажными от выступивших слез, а наоборот, стали до невозможности сухими и жесткими, и так пугающе глубоко запали в этот миг в провалы глазниц, что можно было не сомневаться: Орлов исполнит свое обещание при любом раскладе. Даже если ему придется отдать свою жизнь за латышский народ, который уже стал для него братским.
— Мы с тобой, парень, еще выпьем на могиле этих ублюдков, — хрипло проговорил Орлов, в волнении помял пальцами острый кадык и, как видно, стесняясь своих высокопарных слов, уже тише произнес: — Советскому человеку все посильно. Верь мне.
Не отрывая рук от баранки, Андрис неловко вытер скатившуюся по щеке слезу о свое плечо, его пухлые, по-юношески ярко-алые губы тронула благодарная улыбка.
— Спасибо, товарищ майор.
В этот момент не только повеселевшему Орлову, но и Журавлеву с Еременко показалось, что мотор у машины зазвучал ровно, без прежнего надрыва, как будто певец после разухабистой скверной песни вдруг запел мелодичную песнь на спокойную умиротворяющую музыку.
Так оно на самом деле и было, потому что Андрис сбавил обороты, чтобы непривычных к подобной езде хороших людей не так быстро утомила тяжелая дорога, не забыв, однако, предупредить, чтобы они глядели в оба. Его голос при этом звучал настолько серьезно, зловеще и тревожно, что исключало с его стороны всякие неуместные в эти минуты шутки. И сразу окружавший их лес стал казаться полным опасностей, как будто весь он кишел вурдалаками и не менее хищными озверевшими от войны людьми. Журавлев незаметно для товарищей на всякий случай расстегнул кобуру и положил влажную ладонь на рукоятку пистолета.
Перед его глазами глухой стеной стоял старый смешанный лес с густым непроходимым подлеском: высились ровные, как свечи, сосны; кряжистые дубы, раскинувшие свои руки-сучья; могучие вязы толщиной в два обхвата с нависшими пушистыми кронами над дикими яблонями и грушами; прижимавшиеся друг к дружке трепетные осины; тополя; кое-где видневшиеся среди редких ясеней березы, похожие в своем белом одеянии на стройные фигурки радостных невест, празднично одетых в фату. Сквозь беспорядочное нагромождение ветвей вниз точило пыльные лучи горячее солнце, мелькавшее за деревьями расплавленным шаром.
Все это проносилось чередой перед взором Журавлева со скапливающимися капельками пота в морщинистых прищуренных уголках глаз, а вот то, что творилось за зеленой стеной лесной кромки, при всем желании он видеть не мог.
А там, скрываясь в чаще, у самой дороги стояли двое вооруженных автоматами шмайсер мужчин, которые внимательно наблюдали через ажурные просветы в листьях за движением «Виллиса», выехавшего из-за поворота. Судя по потрепанной немецкой военной одежде с потускневшими от времени петлицами с буквами СС, которую, по всему видно, не первый год носили затаившиеся в лесу люди, это были коллаборационисты, некогда служившие в 19-й добровольческой пехотной дивизии.
По мере того, как машина приближалась, переваливаясь с боку на бок, время от времени подскакивая молодым козликом на дорожных ухабах, хоть Андрис и старался аккуратно проехать в тех местах со стоячей водой, которые не вызывали у него особого доверия, у одного из мужчин стали заметно сдавать нервы. Он то и дело в волнении переступал ногами, обутыми в пыльные сапоги с вымазанными жирной глиной подошвами. За какую-то минуту этот неуравновешенный человек вытоптал подкованными каблуками ямку. Затем он медлительным движением чуть подрагивающих от перевозбуждения рук, обросших мелкими белесыми волосками, приподнял висевший на груди автомат; потертым стволом деловито раздвинул ветки, загораживающие ему обзор для прицельной стрельбы. С нетерпением поджидая, когда машина приблизится настолько, что можно уверенно попасть в живую мишень, бандит взял на мушку голову офицера в звании майора в синей фуражке с малиновым околышем.
До места