После же капитуляции Германии группа армий «Курляндия» во главе со своим последним командующим генералом Карлом Хильпертом сдалась. В общей сложности в советском плену оказались сорок два генерала, сто восемьдесят девять тысяч солдат и офицеров противника. Несколько тысяч смогли эвакуироваться в Германию из Лиепаи и Вентспилса до занятия их Красной армией или сбежать на подручных транспортных средствах в Швецию. Были и те, кто не сложил оружия. Двадцать второго мая отряд из трех сотен солдат 6-го корпуса СС, пробивающийся в Восточную Пруссию, наткнулся на подразделения Красной армии и был полностью уничтожен. Командир корпуса обергруппенфюрер Вальтер Крюгер застрелился прямо во время боя.
Многие из оказавшихся в «котле» латышских коллаборационистов, в частности, из 19-й добровольческой пехотной дивизии СС, ушли в леса вести партизанскую войну против советской власти. Вот их-то теперь нам и предстоит уничтожить…
На улице неожиданно раздался призывный длительный сигнал автомобиля.
— Вот мы и посидели перед дорожкой, — со вздохом сказал генерал, ладонями звучно ударил себя по коленям и тяжело поднялся. — Пошли, Еременко!
Они молча прошли безлюдными коридорами управления: высокий седой генерал, неповоротливый и надежный, и невысокий молодой человек с фанерным чемоданом в одной руке, с пиджаком, перекинутым через другую руку, со стороны очень похожие на отца с сыном. Вскоре они вышли под крышу вычурной ротонды.
Утро было прохладное. Между могучими тополями в парке напротив пластался легкий белесый туман. Тяжелая роса на резных листьях клонила тонкие ветви книзу, с шорохом капала в траву. Пресняков зябко повел широкими плечами.
От умиротворяющего вида природы у генерала опять защемило сердце, но уже от легкого налета томительной грусти, оттого, что молодые люди улетают на ответственное задание, а он, ни на что уже не годный пожилой человек, остается здесь. Еременко, который собрался распахнуть перед ним дверь, Пресняков отслонил рукой, давая понять, что справится сам. И пока они с водителем размещали в багажнике чемодан, генерал неуклюже забрался в салон и, насупившись, как большая птица, притих. Вернулся водитель, и они поехали.
По дороге говорили мало, лишь перебросились несколькими незначительными фразами. Каждый из них думал о своем, и все вместе они думали о том, доведется ли им впредь когда-нибудь увидеться. Эта неопределенность и тяготила их очерствелые за время войны души, успевшие за послевоенное время размягчиться. Впрочем, расставаться всегда нелегко, несмотря на любые ситуации, даже самые благие.
Автомобиль генерала беспрепятственно пропустили через КПП прямо на аэродром, где уже наготове стоял бомбардировщик, прогревая моторы. В кабине тотчас отодвинулось плексигласовое стекло, и из окна высунулась недовольная физиономия летчика. Он что-то сердито прокричал, но за шумом работающих двигателей было не разобрать. Тогда он вытянул руку и многозначительно постучал указательным пальцем по своим часам, давая понять, что пора лететь.
— Ну что ж, — сказал Пресняков и протянул широкую, как лошадиное копыто, ладонь. Но вдруг его лицо пошло бордовыми пятнами, и он на высокой ноте, когда бывает, если человек чем-то сильно взволнован, громко произнес: — Да чего уж там! Увидимся еще, нет ли? — Генерал порывисто подался вперед и поочередно обнял парней, с чувством невысказанной любви каждого крепко прижал к своей могучей груди. — Ну… с богом!
Парни поднялись по приставной лесенке в самолет, штурман втянул лесенку внутрь, плотно закрыл дверь. Самолет натужно взревел двигателями, пробежал метров триста по летному полю и, тяжело поднявшись в воздух, стал набирать необходимую высоту, ложась на нужный курс. Пассажиры приникли к иллюминаторам.
Сверху было отлично видно, как на востоке занимался новый день. Ранняя заря проглядывала сквозь вытянутые темные наслоения облаков, подсвечивая окраины одного необычно пушистого облака розовым светом, а немного в стороне сквозь их толщу уже пробивались первые солнечные лучи.
На аэродроме же одиноко стоял старый седой генерал и до рези в слезящихся глазах смотрел в небо, наблюдая за удалявшимся самолетом. Он стоял до тех пор, пока далекая точка совсем не скрылась из поля зрения.
Глава 3
Лето 1946 года. Западная Латвия
Лес вплотную подходил к дороге. Глубокая машинная колея с уже подсохшими комьями грязи на неровном шишковатом гребне поверхности петляла среди деревьев. По ухабам и колдобинам, наполненным мутной дождевой водой, которая никогда не высыхала даже в жаркие дни, на большой скорости мчался «Виллис» с открытым верхом.
За рулем американского военного внедорожника сидел молодой милиционер в звании младшего сержанта. Из-под нахлобученной по самые уши фуражки с красной звездой по бледному от волнения лбу и по вискам ручейками стекал пот. Водитель яростно крутил баранку, не сбрасывая скорости даже на крутых поворотах, когда перед глазами внезапно возникали на дороге залитые грязной водой ямы, куда более глубокие, чем те, которые остались позади. Это говорило о том, что сержант хорошо знает местность.
На пассажирском сиденье лежал ППШ с полным диском, еще один диск лежал рядом. Внимательно следя за дорогой, водитель тем не менее успевал бросать по сторонам настороженные взгляды, отмечая про себя даже самые незначительные изменения в окружающей природе. В одном месте он заметил, как качнулась довольно толстая ветка, хотя ни малейшего ветерка не ощущалось, и тотчас протянул руку к автомату, положил потную ладонь на отполированный приклад. В другом месте на дорогу внезапно выбежал олень, водитель в доли секунды схватил автомат и лишь тогда разглядел лесного красавца, когда ППШ уже находился у него на коленях. «Вот сволочь! — мелькнула нехорошая мысль. — Так недолго и разрыв сердца получить». На место он положил оружие, когда впереди показался полосатый шлагбаум КПП, а возле него молоденький красноармеец с автоматом на груди.
Увидев подъезжавший «Виллис», красноармеец приветливо заулыбался и скорым шагом пошел навстречу, не торопясь открывать поперечную перекладину, примотанную веревкой к столбу в виде огромной рогатки, сделанной каким-то умельцем из сучковатой березы.
— Здорово, Андрис, — сказал он, на ходу закидывая автомат за спину, затем обтер потную ладонь сбоку о гимнастерку и протянул руку. — Курить не найдется?
— Здорово, Ваня, — охотно ответил водитель, проворно выбрался из машины и с чувством пожал широкую, как лопата, ладонь своего русского товарища. — Для тебя всегда найдется.
Андрис полез в карман галифе за кисетом. Это был высокий русоволосый парень с бледными голубыми глазами, которые оставались грустными, даже когда он улыбался. Его глаза в окружении белесых ресниц, некогда пронзительно голубые, выцвели раньше времени от того, что у него на виду фашисты в сорок третьем повесили мать и сестру: перекинули веревку,