Переговорщики пришли ближе к вечеру. К тому времени в лагере во всю царило веселье: воины пили, пьяно хохоча и хлопая друг друга по плечу, тянулись к кострам за подгоревшим мясом. Шум, гам, хриплое пение десятка глоток невпопад. Кто-то из воинов, заметив парламентёров, потянулся к ним, зазывая к костру, рухнул на траву, не добравшись до цели, весело заржал.
— Смотри, как эти двое рожи кривят, — развеселился я, наблюдая за приближением нижегородцев сквозь щель в пологе шатра. — Особенно старик в шубе!
— Знамо дело, — заулыбался Годунов. — Я три сотни твоих рейтар по дороге сюда велел посадить и мёда им вдоволь выдать. Всё равно ты, государь, на штурм им идти не велишь. Хоть какая-то польза будет.
Ага, на штурм. Умный какой! У меня всего один рейтарский полк и есть. Погибнут в уличных боях, где я им замену найду? Я этих то за четыре месяца караколю (манёвр в верховой езде) так до конца и не обучил.
— Обязательно будет, — заверил я боярина. — Они теперь ночной атаки точно ждать не будут. Не удивлюсь, если ещё и на вылазку решатся!
— Ладно, — зашагал я к креслу, играющему на данный момент роль трона. — Послушаем, что скажут. Никифор, впускай.
Рында отдёрнул полог, посторонился, кивнув внутрь шатра, встал позади вошедших.
— Здрав будь, государь!
Приветствуют со всем уважением. И на колени упали, и про титул не забыли. Уже хорошо. Может, всё-таки удастся договориться?
— И вам здравствовать, гости дорогие, — кивнул я в ответ. — Садитесь вон на лавку. Кто таковы будете?
— Я выборный дворянин Борька Доможиров, — огладил бороду старик. — Может помнишь меня, государь? Пять лет назад меня твой батюшка в Касимов воеводой отправил. Ты тогда при Борисе Фёдоровиче состоял.
— Не помню, Борис, — пожал я плечами. — Мал ещё годами был, а людишек возле трона много крутилось. Не обессудь.
— А это Кузька Минин, — кивнул Доможиров на средних лет мужика в добротном кафтане. — Он из посадских людишек будет, но человек в городе уважаемый. Недаром в городской совет выбрали. Вот нас лучшие людишки на поклон к тебе, царь-батюшка и послали.
Я, прищурившись, оглядел будущего спасителя Руси с ног до головы. Мужик, как мужик. Никакой харизмы, позволившей встать ему во главе освободительного движения, не наблюдается. Но встал же! Факты, как говорится, вещь упрямая. Значит, будем с ним работать.
— И с чем послали? — откинулся я на спинку кресла. — Неужто надумали под мою руку пойти. Так то дело доброе. Не хочу я город за измену огню предавать.
— Прости, государь, — неожиданно ответил мне Минин. Так-то лезть со словом впереди Доможирова ему не по чину. — Но лучшие людишки на совете порешили: «Кто будет на Москве государь, тот и нам всем государь». И на том твёрдо стоять договорились. Зачем свой город зорить, царь-батюшка? Прогонишь Шуйского с Москвы, сами тебе ворота откроем.
Ишь, хитрецы какие! Вы там бодайтесь между собой, а наша дело — сторона. После к победителю примкнём. Нет, так дело не пойдёт. И хотел бы мимо пройти, но нельзя. Слишком важное место Нижний в моих планах занимает.
— Совет решил или отец Иоиль?
— Совет, государь, — переглянулись между собой посланцы. — Хотя, не скрою, — продолжил Минин, — что архимандрит на этом особо настаивал.
— Понятно, — скривил я губы. — Мои людишки, значит, будут с ворами, не щадя живота биться, а вы за каменными стенами отсиживаться. Так? Хорошо устроились! Вон, сегодня, я самозванного царевича Петра у города побил. Так ни одна стрела моим полкам в помощь со стены не прилетела!
— Так то твой же воевода был, государь, — стрельнул в мою сторону глазами Доможиров.
— С чего ты взял?
— Так он твоим именем сдачи города требовал.
— Это что же выходит, — ласково улыбнулся я дворянину. — Этак любой шиш, что из лесу выйдет и моим именем грабить начнёт, сразу моим воеводой станет?
— Нет, государь! — побледнел старый дворянин. — Выходит, обманул нас вор! По делам, Господь, и покарал!
— И вас покарает, если от воровства не отойдёте и своему государю не поклонитесь. Сроку вам до утра. Откроете ворота, всех моя милость будет. Даже попа этого шелопутного, что вас с толку сбил, не трону покуда. А если нет! — покачал я головой — Так моё терпение не беспредельно. Иван Грозный за меньшее Новгород жестоко покарал. Вот и вы; не доводите до греха!
— Государь! — в шатёр шальным вихрем ворвался Ефим, оттолкнул было Никифора, замер, почувствовав острие сабли, упёршейся в бок. Навстречу полковому голове шагнули ещё двое рынд. — Там это, — скосил глаза на Никифора мой ближник. — Большое войско к Волге с востока подходит.
Чего⁈ Мне только ещё одного войска тут не хватало! Им что здесь, мёдом намазано? Мне когда город брать прикажите? Тут конкурентов громить, только успевай!
Забыв о царском достоинстве, выскочил из шатра, подбежал к Волге (благо, до реки было чуть больше сотни метров). Рядом замерли рынды во главе с Семёном, нижегородцы, Годунов с Ефимом. Следом потянулись остальные воины, столпились у самой воды, пялясь на противоположный берег.
— Войско говоришь, — процедил я сквозь губы, всматриваясь в массу вооружённых людей, двигающихся к городу. — Сейчас мы посмотрим, что это за войско. Никифор, неси трубу!
Тот, лишь кивнув, бросился обратно к шатру, зачем-то отвесил подзатыльник стоящему у входа стражу, через пару секунд выскочил обратно, держа в руках завёрнутый в материю продолговатый, деревянный ящик.
Я лишь хмыкнул, пряча улыбку. Довольно допотопная подзорная труба, а они с ней как с самым великим сокровищем носятся. Правда, нет их ещё на Руси. Да и эту, голландец Иоганн Липперсгей только этой зимой изобрёл. То-то, наверное, Бертон удивился, когда узнал, что заказанный мной в прошлом году предмет, буквально за неделю перед его приездом в Миддельбург изобрели! Сам голландец ехать на Русь, к сожалению, отказался, но заказ на ещё двадцать таких штук взял. Эх! Англичанин как раз к осени ещё один рейс мог сделать да мне платить нечем. Где же вы, мои меха? Где вас, мои сибирские воеводы, черти носят?
Между тем ткань бережно размотали, резной ларчик осторожно открыли и вытащили длинный, металлический патрубок