— И что ты предлагаешь, государь?
Ну, вот. Так оно лучше будет. Если бы митрополит ещё раз мой титул проигнорировал, мы бы уже не договорились. Но, Исидор — политик опытный. Вовремя уловил ту грань, через которую переступать уже нельзя.
— Мир в Новгороде сохранить. Если мы с тобой здесь сцепимся — это только на радость ворогам нашим будет. Шуйскому всё равно Новгород под свою руку не вернуть. У него все силы под Тулой скованы. Скорее уж сюда воры от самозванца или свеи придут. А я хочу город укрепить да в городках, что по Балтийскому морю стоят, своих людишек поставить, чтобы они крепко и против шведов стояли, и ворам отпор дать могли. И сам с войском сюда на помощь приду, если враги слишком сильны окажутся. И нужно мне, чтобы ты, владыка, меня поддержал.
В этот раз молчание продлилось долго, не спешно сплетая между собой минуты.
— Хорошо, государь, — наконец разлепил губы отец Исидор. — Но у меня есть условие. Гермоген.
— А что, Гермоген? — сразу оскалился я. — Он на меня анафему возложил и страшный поклёп возвёл! На своего царя! Страшнее крамолы не бывает. Или ты тоже веришь, что я с римским папой тайный договор заключил? Иван Васильевич за меньшее митрополита Филиппа удавить приказал!
— Его обманули.
— Может и обманули, — пожал плечами я. — Главное, что он поверил и непотребное свершил. Или захотел поверить? — наклонился я всем телом вперёд, глядя прямо в глаза митрополиту. — О том, чтобы царский трон за родственником остался, пёкся.
Неужели угадал? Вон как Исидор отшатнулся! Будто плетью по лицу стеганули. Да и бояре соляными столбами застыли, боясь хоть слово мимо ушей пропустить. А я лишь озвучил одно из предположений историков о том, что Гермоген был родственником Шуйских. Ничем не доказанное, кстати, предположение. И надо же, попал!
— Такое не прощается, владыка, — подытожил я — То своему государю прямая измена. Но, если ты, владыка, приедешь на церковный собор в Кострому и отдашь свой голос за отца Иакова, обещаю, чрезмерно его не карать. Пусть в любой монастырь на свой выбор уходит и там свой век доживает. А какое ему покаяние за содеянное нести, церковный собор решит. На том всё.
Исидор вскоре ушёл, пообещав на вечерней проповеди в Софийском соборе, признать меня царём. Я проводил иерарха задумчивым взглядом, оглянулся на Куракина.
— Ты всё же с него глаз не спускай, Андрей Петрович. Если заметишь крамолу какую, смело под стражу бери да в Кострому отправляй. А там мы с отцом Иаковом уже решим, что с ним поступить.
— Сделаю, государь.
Этот сделает. Князь с митрополитом друг друга терпеть не могут.
Я прикрыл глаза, облегчённо вздохнув.
Ну, вот и всё. Последнюю проблему решил. Осталось возвращения Подопригоры дождаться и можно в обратный путь собираться. Всё что можно, я за эти пять дней уже сделал. Новгородцев щедрыми обещаниями на свою сторону привлёк, с воеводой и архиепископом договорился, в прибалтийские городки новых воевод отправил, тоже предварительно их хорошенько замотивировав. Ещё бы было неплохо в приказной избе на руководящие должности своих людей поставить, но где я столько преданных мне дьяков с подьячими возьму? У самого царская канцелярия в зачаточном состоянии. Зато сразу три посольства успел отправить: в Англию, Францию и Голландию, и в Швецию. Официально, послы должны о моём возвращении на престол тамошних правителей известить и постоянный обмен посольствами наладить. Ну, а если они между делом ещё и «инициативу проявят», к примеру, одного оружейника ко мне на службу из Нормандии переманив, то я сильно гневаться не буду.
— Иван Иванович. Готовь войско к походу. Послезавтра выступаем обратно к Костроме.
— Будет сделано, государь.
— Уже покидаешь нас, Фёдор Борисович?
— На тебя город оставляю, воевода, — заверил я Куракина. — Скоро самозванец к Москве с войском двинется. Подготовиться нужно. Ты бы проследил, Андрей Петрович, чтобы моим воинам достаточный припас из житниц выдали. Путь до Костромы не близкий.
Про то, что для обратного пути я выбрал дорогу значительно южнее, сообщать новгородскому воеводе, я не стал.
Проводив бояр я направился к сестре. Сначала, после освобождения Ксении из монастыря в Тихвине, я хотел было отправить её сразу в Кострому. Что ей со мной в походе делать? Одни лишения да невзгоды. Вот только до Костромы ещё добраться нужно. Тот ещё квест, учитывая, что где-то поблизости по лесам раздосадованный Лисовский бродит. Мужик он довольно резкий, склонный к нестандартным решениям. Может и затаиться где-нибудь в лесной глуши, вместо того, чтобы со всех копыт в сторону Польши удирать. И от Подопригоры который день никаких вестей нет. Вот и думай теперь, чем у этих двоих игра в догонялки закончилась.
— Государь, — перехватил меня на полпути Никифор. — Подопригора вернулся!
— Давно? — не смог сдержать я облегчённого вздоха. Хоть воевода и значительно усилил свой отряд перед тем, как бросится в погоню за литвином, на душе у меня было тревожно. — Где он?
— Ждёт, когда позовёшь, царь-батюшка. Стрельцы, что на страже у ворот стоят, ему, как ты приказал, твой наказ сразу во дворец ехать, передали.
— Так уже зову, — сразу повеселел я. — Пусть в повалушу идёт. Прикажи, чтобы что-нибудь для воеводы поесть принесли. По-быстрому, без разносолов. Оголодал, наверное, по лесам мотаться.
Выглядел Подопригора неважно; весь какой-то потрёпанный, грязный, осунувшийся, с ввалившимися от недосыпа глазами. К тому же на и без того не новой кирасе несколько свежих отметин добавилось. В нос ударил стойкий запах давно немытого тела, конского пота, гари от костра.
Яким поклонился, увидев меня, плюхнулся, получив разрешения, на лавку, сглотнул, зацепившись взглядом на спешившем за аппетитно дымящийся чугунок в руках спешащего к столу служки.
— В баньку бы тебе сходить, Яким, — демонстративно сморщил я нос — Да и переодеться бы не помешало. Совсем ты обнаглел. В этаком виде к царю за стол прёшься.
— Так сам же приказал, не мешкая к тебе скакать, — и не подумал смутиться мой воевода. — Разве могу я ослушаться?
— Угу, приказал, — не стал отрицать я. — А ты и рад со свиным рылом в царские палаты залезть. Ладно, ешь. Шучу я, — я выдержал паузу и усмехнувшись, спросил: — Что, Яким,