— Ты совершал ошибки, Северус. Ужасные ошибки. Но ты также пытался исправить их, насколько это было в твоих силах. И теперь, с новой магией, приходящей в этот мир, у тебя есть шанс на настоящее искупление, на настоящее преображение.
Снейп смотрел на неё, не скрывая слёз, которые теперь свободно текли по его щекам. Всю жизнь он прятал свои эмоции, запирал их глубоко внутри, превращая боль в злость, а тоску в горечь. Но сейчас, перед лицом Лили, все эти защиты рухнули.
— Я не знаю, как жить с этим, — прошептал он. — С осознанием того, что мои действия стоили тебе жизни. Что твой сын вырос сиротой из-за меня.
— Не только из-за тебя, Северус, — мягко возразила Лили. — Многие сыграли свою роль в той трагедии. Волан-де-Морт, Петтигрю, даже Дамблдор со своими планами и секретами. Ты был лишь одним из звеньев в цепи событий, приведших к той ночи.
Она сделала паузу, словно подбирая слова.
— Но теперь у тебя есть возможность изменить будущее. Помочь моему сыну найти свой путь в этом меняющемся мире. Стать тем наставником, который ему нужен, а не тем, кем тебя пытался сделать Дамблдор — вечным хранителем прошлых грехов.
Снейп медленно кивнул, и что-то в его осанке изменилось — словно тяжёлый груз, который он нёс десятилетиями, стал немного легче.
— Я постараюсь, — тихо сказал он. — Клянусь, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь ему. Не из чувства долга или вины, а потому, что…
— Потому что он заслуживает шанса быть счастливым, — закончила за него Лили. — Как и ты, Северус. Ты тоже заслуживаешь шанса на счастье, на новое начало.
Её образ начал медленно таять, серебристая поверхность Зеркала Душ снова пошла рябью.
— Наше время истекает, — сказала Лили, её голос становился всё тише. — Но помни, Северус — я никогда не держала на тебя зла. И даже там, где я сейчас, я всегда буду помнить мальчика с улицы Прядильщиков, который показал мне волшебство, когда мир казался серым и обыденным.
Снейп протянул руку, словно пытаясь удержать её.
— Лили, я…
— Знаю, — мягко улыбнулась она, её фигура почти растворилась в золотистом свете. — Я всегда знала, Сев. И мне жаль, что я не смогла ответить тебе тем же. Но знай — ты всегда был дорог мне, по-своему.
С этими словами она исчезла, и поверхность Зеркала Душ вновь стала просто серебристой жидкостью, мерцающей в синем свете узора.
Снейп долго сидел неподвижно, глядя на пустой бассейн. Его плечи поникли, но не от тяжести вины, а от облегчения — огромного, почти физически ощутимого облегчения. Словно ядовитая рана, которую он носил в душе годами, наконец начала затягиваться.
Сахиби мягко положил руку на его плечо.
— Всё в порядке, Северус?
Снейп медленно поднял голову, и Сахиби с удивлением увидел, что чёрные глаза мастера зелий изменились — синяя окантовка вокруг них стала ярче, заметнее, словно часть его души, долго находившаяся в тени, наконец вышла на свет.
— Да, — тихо ответил Снейп, и его голос звучал иначе — словно часть его привычной горечи растворилась в слезах прощения. — Да, я думаю… впервые за очень долгое время, я действительно в порядке.
Он встал, машинально отряхивая мантию.
— Спасибо, — произнёс он, и это простое слово, сказанное с непривычной для Снейпа искренностью, значило больше любых торжественных клятв.
Сахиби улыбнулся и кивнул.
— Всегда пожалуйста, Северус. Я обещал, и я сдержал своё обещание.
Когда они поднимались обратно в кабинет Сахиби, Снейп казался другим человеком — его шаги были легче, осанка не такой напряжённой, даже черты лица словно смягчились. Он по-прежнему был Северусом Снейпом — сложным, противоречивым, временами язвительным. Но теперь он был Северусом Снейпом, получившим то, чего никогда не ожидал получить, — прощение Лили.
И с этим прощением пришло осознание, что, возможно, пришло время простить и самого себя.
* * *
Поздно вечером, когда большинство обитателей замка уже спали, Гарри Поттер сидел в одиночестве на Астрономической башне, глядя на звёзды. С тех пор, как началось слияние миров, звёздное небо над Хогвартсом стало ещё более впечатляющим — сквозь привычные созвездия проступали очертания небесных тел мира Инферно, создавая завораживающую, постоянно меняющуюся картину.
Тихие шаги за спиной заставили его обернуться. К своему удивлению, он увидел профессора Снейпа, идущего к нему через площадку башни. Обычно мастер зелий избегал подобных встреч, предпочитая общаться с Гарри только во время занятий.
— Профессор? — неуверенно произнёс Гарри, готовясь к замечанию о нарушении комендантского часа.
Но Снейп не выглядел раздражённым. Напротив, его лицо выражало что-то похожее на задумчивость, даже некоторую мягкость, которую Гарри никогда раньше не видел.
— Мистер Поттер, — кивнул Снейп, останавливаясь рядом. — Бессонница?
Гарри с удивлением отметил, что в голосе профессора не было обычного сарказма.
— Нет, сэр, — ответил он. — Просто люблю смотреть на звёзды. Особенно сейчас, когда они…так изменились.
Снейп кивнул и, к ещё большему удивлению Гарри, опустился рядом с ним на каменную скамью.
— Ваша мать тоже любила астрономию, — неожиданно сказал он, глядя в небо. — Часто приходила сюда по ночам, даже когда это не было связано с уроками.
Гарри широко распахнул глаза. Профессор Снейп, человек, который, казалось, испытывал к нему лишь холодное безразличие, если не откровенную неприязнь, вдруг заговорил о его матери?
— Вы… вы хорошо знали её, сэр? — осторожно спросил он.
Снейп не ответил сразу. Он продолжал смотреть на звёзды, и что-то в его профиле, подсвеченном лунным и звёздным светом, показалось Гарри удивительно уязвимым.
— Да, — наконец ответил профессор. — Мы выросли по соседству. Я был первым, кто рассказал ей, что она ведьма.
Гарри затаил дыхание. Это был драгоценный кусочек информации о матери, о которой он знал так мало.
— Какой она была? — спросил он, боясь спугнуть неожиданную откровенность Снейпа.
Мастер зелий слегка повернул голову, и Гарри с удивлением увидел, что его чёрные глаза теперь окружены тонкой синей окантовкой — знак связи с магией Инферно, который всё чаще проявлялся у обитателей замка.
— Она была яркой, — сказал Снейп, и его голос звучал мягче, чем когда-либо. — Во всех смыслах этого слова. Яркие волосы, яркий ум, яркий характер. Она видела красоту там, где другие видели лишь обыденность. И доброту — там, где другие видели лишь странность.
Он замолчал, словно погрузившись в воспоминания.