Снимок очень хорош. Бородатый дядек средним планом и тонущие перила в хорошем боке. Хотя какое боке может быть нарисовано «Индустаром»? (Почти наверняка «Индустар».) Это противоречит теории. Я отчего-то разозлился. И вспомнил Мойшу.
На самом деле его звали Миша, но в записных книжках и мобильниках знакомых он значился как Мойша. О нем говорили, что он мать продаст за рубль. Не таким уж он был говном, правда этот уникальный парень вытворял такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Герой умудрился разбить свою первую машину по-шизофренически, на манер кацо из грузинского анекдота. Машина называлась «Опель». Дурак не смог вырулить куда надо, а помчался по центру. Посередине была зеленая полоса, и псевдошумахер решил прогуляться по травке на колесах. В финале его ждала большая и красивая клумба; там он якобы и почил. Но воскрес. Тачка вдребезги, одни железки остались, но этот придурок, русский по рождению, однако еврей по философии, остался жив. Купил «Жигули». «Торпеды» не было. Совсем ничего не было, кроме руля, рычага переключения передач и трех педалей. Правильно. Лишнего не дожно быть ничего. Я тоже люблю минимализм. Как-то раз мы поехали в Петергоф, где и жил ездун. Если знаете, перед Володаркой есть участок примерно в километр-полтора, где можно разогнаться. Мойша, естественно, положил кирпич на газ. Дорога там трехполосная: одна, другая, и третья полоса — для обгона. Этот затейник, не переставая материться («Ты едешь, урод? Это хрень. Я́ еду»), вырулил на центральную полосу и погнал. Но навстречу мчался такой же Мойша. И он тоже решил, что полоса принадлежит лично ему. Как мы разминулись — загадка. Готов поклясться, между бамперами было не больше сорока миллиметров. Пассажиры вздохнули и закурили.
Мойша никогда не включал пятую передачу; обходить кого-либо он предпочитал на третьей. Ну и к чему эти воспоминания?
Он был фотографом. О-о! В некотором смысле Мойша дал мне путевку в жизнь. Я уже не помню, как вышел на него. Кажется, по объявлению в порногазетенке. Нужен фотограф на выходные. Пятьдесят рублей в день. Сто в неделю. Более четырехсот в месяц. Это были жалкие деньги даже по тем временам, но я интеллектуально безработствовал.
Обманулся, подумав, что нашел с этим чуваком общий язык сходу.
Парк. Пойти бы в парк.
Мойша чудил классно: один раз он уехал куда-то вроде бы по делам, не оставив мне пленки. Чик-чик, и фотоматериал закончился. Приходили клиенты с денежкой, и под вечер я даже услышал предложение от заказчика купить пленку на свое бабло. Вот бред! Вечером явился Мойша, я доложил ему о ситуации. «Вот дурак, надо было снимать пустым фотоаппаратом, потом бы сказал, что, извините, брак, надо переснять. Но деньги ты бы уже взял!»
Да, в удивительной стране мы живем. Страна чудес, не иначе.
Я рассматривал кусочек фотобумаги, нюхал и гладил его. Серебро. Металлическое серебро. Моих познаний не хватало на то, чтобы определить процент хлористого. А оно было. «Новобром»? Похоже.
Конечно, «Новобром». Но тогда его не было! Снимок старый! «Унибром»? Нет. Та́к растащить его можно было лишь с помощью виража, а этого не делали, в этом я был уверен. Почему? Потому, что неполное отбеливание «съело» бы только слабые слои серебра, черноту не затронув. Чернота же была на снимке, превратившись, правда, в глубокий коричневый тон. «Бромпортрет»… Были и другие самовирирующиеся сорта фотобумаги, я даже вспомнил формулы: AgBr, AgCl. Но это вовсе не «Бромпортрет», а «Новобром» запроявленный, причем в обычном проявителе Чибисова СТ-1 с недодержкой. Отсюда и контрастность. Контрастность? У меня не было негатива.
Все больше я убеждался в том, что это «Новобром». Снимок выглядел подозрительно давним: «Победа» победа позади дядька́, она была уже почти нерезка, но все-таки явно видна, да и прикид персонажа выглядел так, как одевались в пятидесятые. Еще трамвай. Трамвай меня добил. Синий (на черно-белом снимке этого, конечно, не было видно, но я сделал скидку на сенсибилизацию), не двухосный, конечно, это вырубило бы меня напрочь, но тот, с деревянными сиденьями и нелепым штурвалом в вагоне. Трамвай был совсем на пределе видимости, и я его увидел! Так называемая «американка», ЛМ-33 с прицепным ЛП-33.
Мистификация. Иными словами, постановка. А как сделана! Но какого хрена Курго разыгрывала меня? Я набрал номер. Курго не было. Приходилось пялиться в монитор.
Курго?
Зачем?
Лариса мешала.
Я пошел в «темную». Наконец-то Поджер нашел фильтр для фонаря. Включить вытяжку. Закурить, думать. «Новобром», судя по всему, проявленный около четырех минут СТ-1 или чем-то подобным. Откуда ты знаешь… Лариса, взяв меня зачем-то за шкирку, возражала: «Это не „Новобром“». — «Конечно, „Новобром“, — не соглашался я, — …«Новобром», проявленный четыре минуты, причем в неразбавленном проявителе, иначе максимальная оптическая плотность была бы ниже». — «Но это без учета спектральной сенсибилизации». (Вот умница.) — «Конечно». — «Субъективно ты домысливаешь, дорисовываешь эти тона; ведь они не такие рыжие, какими тебе кажутся. Сенсибилизация». Шпингалет в двери хряснул; кто-то ломился. Я чиркнул задвижкой. Тело пыталось дышать. Захотелось вырубить оба света, и белый, и красный. Шумно привздыхивая, лавкрафтовское чудовище меня поглощало. Ктулху захавал мозг. Уставившись на бледно-маньячное отражение красного фонаря (ну почему профи работают с прозрачными фильтрами?) в фиксажной кювете, оно, чудище, бултыхалось, споря с рассудком, как представление луны в воображении пьяницы. Хотя какой тут рассудок, от него остался лишь анамнез. Лариса пошла на абордаж. Меня насилуют, ого.
Вырвался из «темной», держа в пасти окурок и застегивая ширинку. Где-то капало. Светящийся монитор взывал к работе.
— Что?.. — Лариса уставилась на экран, выйдя из «темной». Поняла, что кроме природных, или художественных изделий, есть и некоторые другие артефакты? Дыхнула мне в затылок, я почувствовал. Опять эти блядские розы!
Сейчас бы ей уйти — вот чего я желал. Вкупе с этими сумасшедшими самолетами Второй мировой войны, моими тупыми мыслями, Курго; с прошлыми и будущими женами, твою мать. Улететь. Но надо было работать, бл1л2л3л4л5л6ллин и так далее. Я решил отдаться монитору. Попытался верить чувствам: еще раз понюхал этот кусок фотобумаги, захотел лизнуть даже, но воздержался. Восприятие не изменилось. Лариса налегла грудями. Вообще думать было в лом, и я решил сочинить киносценарий. Ведь Ленка не человек, а герой. Легенда. О ней надо снять фильм. Скооперировавшись с французами. Ленкина кликуха, набранная латиницей, будет смотреться загадочно и эстетно.
Дом
Дергающиеся индикаторы уровня — во весь экран. Звонок. Запись продолжает идти.
— Привет.
— Здравствуй, Лена. Какого черта ты решила позвонить?
— Мне нужно сходить в магазин за таблетками против