Все сидевшие вокруг костра превратились в этакую кольцеобразную передающую антенну. Импульсы Ци, создаваемые и направляемые Намирой, перекатывались между нами, разделяясь на всё более мелкие. Вскоре вокруг костра вращался водоворот светящихся частиц, ярко вспыхивающих и ускоряющихся каждый раз, когда проходили через моё ядро и ядро Намиры. Попрыгун тоже светился ярче остальных, и проходя через него, заряды Ци тоже получали дополнительный толчок.
Водоворот раскручивался всё сильнее, превращаясь уже в светящийся вихрь. И с каждым его витком мы, кажется, соединялись всё плотнее, сливались воедино в причудливый многоголовый, многоногий, многорукий организм.
Менялась и сама песнь Намиры — она становилась громче, ритм её тоже постепенно нарастал, а сами звуки всё больше походили на голоса каких-то морских животных. Даже не верилось, что что-то подобное может производить человеческая гортань.
Но всё это оказалось только подготовкой к применению техники. Когда водоворот Ци раскрутился так, что отдельные сгустки энергии уже невозможно было различить — они размазывались в воздухе, образуя светящиеся полосы — Намира сжала его до размеров футбольного мяча, зависшего в центре нашего кольца. А потом толкнула энергию вовне — один раз, другой, третий, будто в такт биениям сердца.
Это было похоже на работу сонара, эхолота или тому подобного прибора. Сталкиваясь со стенами, волна Ци обрисовывала их до мельчайших выбоин, оставляя светящийся, будто сотканный из серебристой пыльцы, контур, и катилась дальше, расходясь во все стороны. При этом внутренним зрением я продолжал следить за ней. Словно выскользнул за пределы своего тела и теперь летал бесплотным духом по тёмным штрекам, которые под влиянием Китовой песни превратились в светящиеся голограммы.
Ощущения были занятными. Что-то подобное я раньше чувствовал в состоянии глубокой медитации — течения Ци, окружавшие меня, тоже чувствовались ярче и сильнее, и таким образом можно было как бы сканировать местность в довольно большом радиусе. Но медитация — процесс пассивный. Ты просто сливаешься воедино с течениями Ци, и поэтому лучше чувствуешь их. Китовая песнь же была активной техникой, пронизывающей пространство. Её волны прокатывались по подземельям, высвечивая их контуры и отмечая более яркими пятнами некоторые объекты.
Которых, к слову, оказалось гораздо больше, чем я ожидал. Во многих местах в толще скалы темнели какие-то уплотнения — где-то большие, где-то — целые россыпи мелких вкраплений. По штрекам сновала всякая мелкая живность. Скорее всего, вездесущие склирры. Наверху, в потолке, просвечивались сквозь камень зеленые разветвленные жилы — видимо, корни деревьев, растущих над нами. Даже грибы, растущие в сырых углах шахты, и то подсвечивались.
Разглядеть среди всего этого небольшой фиолетовый отблеск эфира будет непросто. Но уж точно легче, чем искать ключ вручную. Так что я сосредоточился на том, что открывалось перед моим внутренним взором. Песнь довольно быстро облетела все закоулки шахты, и я увидел этакую голографическую трехмерную модель — от входа и до самых глубоких штреков.
Алтарь в предыдущем зале здорово оттягивал внимание. Мощный спиралевидный столб стихии Земли, отходящий от него, вгрызался глубоко в землю и был заметен даже сквозь толщу скалы. Поначалу он шёл почти вертикально вниз, но потом изгибался, уходил куда-то в сторону, в глубь острова. Ходы самой шахты его не задевали, хотя кое-где и проходили довольно близко.
Я постарался не отвлекаться на эту аномалию и внимательнее обследовать остальные части шахты. Но, как ни приглядывался, заветного фиолетового сполоха так и не увидел. И это даже странно. Куда Рейкар мог запрятать этот чёртов ключ? Даже если бы он его закопал под каким-нибудь булыжником — мы бы почуяли.
Сложно сказать, сколько времени занял у нас этот ритуал. Сознание погрузилось в какое-то изменённое состояние — что-то вроде транса или гипноза. Намира продолжала Песнь, и было заметно, что это даётся ей всё сложнее. Волны Ци, прокатывающиеся по шахте, становились всё слабее и реже. И я мало чем мог помочь — мой запас в ядре тоже был почти на нуле.
Наконец, Намира, покачнувшись, прервала Песнь. Нас всех тоже вышибло из транса, и этот резкий переход ощущался, как крепкая оплеуха — в голове звенело, перед глазами всё плыло. Оглядевшись, я увидел, что Намира и вовсе лежит на земле лицом вниз. Я перевернул её, помог усесться. Ксилаи тоже более-менее быстро оклемались и окружили нас, с тревогой разглядывая Взывающую.
Она была в сознании, но взгляд толком не фокусировался. Под носом блестела полоска крови. Линьфао, оттеснив остальных, поднёс к её губам горлышко фляжки с какой-то жидкостью. И, судя по тому, как она закашлялась после пары глотков, внутри была не вода.
— Как ты? — спросил я, всё ещё придерживая её за плечи.
— Мне… уже лучше, — отдышавшись, немного невнятно проговорила она и, наконец, выпрямилась и даже встала на ноги. — Вот только… я ничего не нашла. Может, кто-то из вас успел разглядеть что-то необычное?
Ксилаи переглянулись с виноватым видом.
— Я, если честно, вообще не понял, что мы делали, — признался Хан. — Я ничего не видел, только в голове какой-то туман стоит…
— А я много чего успел разглядеть, — тяжело дыша, будто после пробежки, похвастался Кианг. — Даже, кажется, знаю, где нужно копать, чтобы добраться до двух крупных самородков. Вот такенные, больше моей головы. И круглые, как плоды батанги.
— Хм! Неужели тарцелит? — оживился шахтёр, но почти сразу же помрачнел. — Впрочем, какая уже разница…
— Может, пират спрятал эту штуковину в каком-то другом месте? — предположил По. — Что вы ещё видели? Я вот, если честно, тоже ничего.
— Я видел, — отозвался Попрыгун. — Хорошо просмотрел все нижние ходы. А вот в большой пещере не получилось. Та древняя штука здорово мешает. На её фоне ничего толком не разглядишь…
— Так может, там и проверить? — пожал плечами Линьфао. — Теперь мы знаем, что в нижних штреках ловить нечего. А каменные морды обыскать будет проще.
Мы вернулись в предыдущий зал и плотно занялись алтарём.
Сейчас, при свете фонарей, мне удалось разглядеть его получше. Но, честно говоря, лучше бы я этого не делал. У древних аборигенов Зелёной скалы были довольно странные представления о прекрасном. А может, так и задумано, и сооружение это и должно вызывать отвращение, смешанное с тревогой и страхом. Все эти перекошенные каменные рожи, хоть и довольно грубоватые, странным образом казались почти живыми. Особенно ярко передавались их эмоции — словно орущих от ужаса и агонии существ