Глава 45
— Пожалуйста, просто найдите Рейнира и скажите ему, что это срочно! — мой голос звучал намного более спокойно, чем я чувствую себя, когда говорила со стражниками у входа. Их каменные лица, кивки… видели ли они, как дрожали мои руки?
Закрываю за собой тяжёлую дверь и, наконец, позволяю плечам опуститься. Здесь я могу хотя бы притвориться, что не разваливаюсь на части. Сжимаю и разжимаю пальцы, унимая дрожь.
Подвал встречает меня прохладой, запахом сырой земли и тишиной, которая наконец-то не кажется обвинением. Чайник стоит на полке — глина уже совсем остыла, затвердела, ожидая следующего этапа.
Провожу пальцами по гладкой поверхности чайника. Думала ли настоящая Элиза, что её тело займёт кто-то другой, пока она… где она сейчас? Существует ли она вообще?
— Хватит себя накручивать, — говорю вслух, и мой голос эхом отражается от стен. — Пора работать.
Открываю старый резной шкафчик, где должны храниться банки с глазурью. В углу, завёрнутый в тонкую бумагу, лежит мешочек с серебристым порошком — тот, что мне подарили в поездке с Эриданом. Хозяин лавки смотрел на меня так, словно видел насквозь.
Тогда я лишь улыбнулась и кивнула, решив для себя, что его заявление — красивая метафора. Теперь, держа мешочек в руках, чувствую, как он словно пульсирует, откликаясь на биение моего сердца.
— И что мне с тобой делать? — спрашиваю я порошок, как будто тот может ответить.
— Разговариваешь с неодушевлёнными предметами? — голос Перца заставляет меня вздрогнуть. Он бесшумно спускается по ступенькам, его хвост изящно подрагивает. — Не беспокойся, это признак магической одарённости, а не сумасшествия.
— Очень смешно, — отвечаю, высыпая часть порошка в керамическую миску. — Ты всю жизнь жил в мире, где кошки разговаривают, а люди колдуют. А я? Я даже не знаю, как всё работает.
Перец запрыгивает на стол, внимательно наблюдая за моими движениями.
— Возможно, в этом твоя проблема, — говорит он, обнюхивая порошок. — Ты слишком много думаешь и слишком мало чувствуешь.
— Что это вообще значит⁈ Я чувствую всё время! Что не справляюсь, что Эридан может умереть и утянуть меня следом, что я застряла в теле женщины, которая жила совсем другой жизнью…
Голос срывается, и я вцепляюсь в край стола, пытаясь удержать слёзы. Предательская влага всё равно собирается в уголках глаз.
— Это не тело Элизы, — мягко говорит Перец. — Это твоё тело. И останется твоим. Прекрати искать изъяны и просто прими саму себя. Сейчас тебе нужно сосредоточиться на чайнике.
Он прав, конечно. Я делаю глубокий вдох, вытираю глаза и возвращаюсь к работе. Добавляю в миску воду, немного обычной глазури, капаю масло.
— Подожди, — останавливает меня Перец. — Не перемешивай руками. Используй инструменты.
— Почему? — хмурюсь я.
— Потому что этот порошок не просто материал. Это проводник. Сначала создай смесь, а потом… — он многозначительно смотрит на мои руки.
Я не понимаю, о чём кот говорит, но молча киваю и беру деревянную лопатку, аккуратно перемешивая компоненты до однородной массы. Глазурь приобретает красивый перламутровый оттенок, переливается в свете ламп.
— Теперь, — тихо говорит Перец, — положи руки по обе стороны миски и закрой глаза. Представь, что твои ладони — это берега реки, а глазурь — вода между ними.
Делаю, как он говорит, чувствуя себя немного глупо. Закрываю глаза, пытаюсь представить реку. Сначала ничего не происходит. Просто сижу, положив руки на стол рядом с миской. Глина под ногтями, усталость во всём теле, и это чувство бесконечной ответственности, которое не отпускает ни на минуту.
— Не думай о проблемах, — шепчет Перец. — Думай о чайнике. Для чего он? Кому принесёт радость? Какие истории увидит?
Его слова меняют что-то внутри. Я не знаю, кому он предназначен, но почему-то очень ярко представляю, как Эридан просыпается, как мы вместе пьём чай из этого чайника, как пар поднимается над кружками, а за окном идёт снег. Картинка такая живая, что я почти чувствую теплоту остывшей глины.
И тут что-то происходит. Сначала ощущение возникает в кончиках пальцев, потом оно разливается по ладоням, поднимается выше. Не открывая глаз, знаю, что мои руки светятся — кожа полупрозрачная, с мерцающими искрами внутри. Это не пугает меня, как раньше. Наоборот, появляется странное чувство правильности.
— Вот так, — голос Перца звучит откуда-то издалека. — Теперь направь это в глазурь.
Не размыкая век, чувствую, как энергия течёт от моих рук к миске. Это похоже на то, как вода находит свой путь между камнями — естественно, безусловно. Внутри растёт ощущение удивительной лёгкости.
С глиной у меня всё же выходит проще, чем с валяющимся без сознания наверху мужчиной.
Не знаю, сколько времени прошло, когда, наконец, открываю глаза. Глазурь в миске теперь не просто перламутровая — она переливается всеми цветами радуги, хотя основной тон остаётся нежно-голубым. Мои руки всё ещё светятся, но уже не так ярко.
— Что произошло? — спрашиваю я, глядя на руки.
— Ты вложила в глазурь свою магию, — отвечает Перец с явным удовлетворением. — Теперь чайник станет особенным.
— Насколько?
— Это уже зависит от того, какие чувства ты в него вложила.
Беру кисть и осторожно наношу глазурь на чайник. Материал ложится идеально, словно сам стремится покрыть каждый сантиметр поверхности. Работа идёт удивительно быстро, руки действуют сами, будто помнят то, чего я никогда не делала.
По мере нанесения глазури чувствую прилив вдохновения. Разливаю её по чашкам, добавляю крупинки красителей, создавая новые цвета. Рисую тонкие линии и маленькие звёзды на крышке. Чайник словно сам подсказывает, каким он хочет быть.
— Знаешь, — говорю я Перцу, не отрываясь от работы, — впервые с тех пор, как я здесь оказалась, я чувствую, что делаю то, что должна.
Последний штрих — тонкая серебристая линия по краю носика, и он готов к обжигу.
— Великолепно, — мурлычет Перец.
Отступаю на шаг, любуясь результатом. Чайник действительно выглядит необычно — сквозь голубую глазурь проступают переливчатые узоры, словно случайно запечатанные внутри созвездия.
— Теперь нужно его обжечь, — говорю я, направляясь к печи.
Только собираюсь открыть дверцу, как вдруг всё вокруг сотрясается. Звук такой оглушительный, что закладывает уши — не то взрыв, не то удар грома прямо над домом. С полок падают инструменты, банки опасно раскачиваются.
Господи, мир нарочно не даёт мне работать?
— Что