— Э, откуда течёт-то?
— Из труб, — спешит он выйти, прикрывая глаза ладонью. — Я не узнаю тебя в последнее время! — в голосе его отчаянье.
Она наблюдает за водой, первым делом после ванны решая узнать подробнее, как это всё работает, чтобы обязательно ввести в обиход и у себя. И только рявкает в след «братцу»:
— Вырубать так же как врубать?
— Да! — едва не плачет он, продолжая топтаться под дверью. — Ир, признавайся, ты что-то употребляешь?
— Что? — забирается она в ванную и тут же мрачнеет. — Ай, чёрт, что так узко-то, а?! Как можно жизнью наслаждаться с таким приданым?!
— С каким? — интересуется он тихо, явно не ожидая услышать и это. — Что?
— А знаешь что! — вдруг бьёт она по стене кулаком. — Плевать мне! Это не мои проблемы! Но как можно было не понять своей головёшечкой бараньей, что для такой жопы нужно и корыто побольше?! Раз у вас так всё хорошо с водой, то иди мне и достань огромную ванну! Живо!
— Да как я это сделаю?! Ты хоть знаешь, сколько это стоить будет? Лишние траты, совсем ненужные.
— А, по-моему, лишняя трата — это ты!
— Да какая муха тебя укусила, Ир?!
Молчание несколько секунд. Плевок. Шум воды.
— Или ты приносишь мне корыто побольше, — крик, — или убираешься к бараньему дядюшке!
Артём не отвечает. Он уходит на кухню и пьёт из графина воду.
А может, это одержимость?
От этой мысли он едва не роняет графин и замирает на месте, чувствуя, как сильно колотится в груди сердце.
Ну, в самом деле, разве может человек измениться настолько резко и так неузнаваемо?
Артём вздрагивает, когда открывается входная дверь, и спешит выйти в коридор.
Там Глеб, довольный, улыбчивый... здоровый такой. Вряд ли Артём сможет выставить его вон, если тот не уйдёт сам.
С набитыми доверху пакетами в руках, почти не обращающий на Артёма внимания.
— Изидочка, — зовёт он, — я тут колбаски принёс, вина, тортик. В общем, набрал всего понемногу, встречай!
— Она в корыте... — мрачно выдаёт Артём, и спешит исправиться: — В ванне, в смысле. Оставляй и уходи. Не до тебя.
— Э, — Глеб пожимает плечом, хитро и весело щурясь, — а мне казалось, как раз до меня. Баба она не промах, знаешь ли... — и он, потеснив Артёма, заходит на кухню, чтобы разобрать там пакеты.
— Я сказал, пошёл вон! — указывает Артём на дверь, весь краснея от нервов, и едва не теряя сознание... от страха.
— Эхе... — разочарованно тянет Глеб. — Как угодно... Но с Изидочкой сначала попрощаюсь. Да и меч свой забрать хочу.
— Какая, к чёрту, Изидочка?! — и Артём три раза плюёт через плечо.
Зря чёрта упомянул, зря...
Насладиться ванной, как раньше, у Изиды не выходит, хотя тут так удобно и горячо, и вода не пахнет серой из-за демонских сил, что так иногда подмывало использовать, чтобы сделать её погорячее. И мыла так много в этих бутылочках!
— Загляденье же, желудочки бараньи, — перебирает она всё, впервые задумываясь о жизни простой смертной. Не так уж и плохо не думать каждую минуту о том, как удержать власть, мда уж, особенно с такими доступными мужчинами, горячей водой и вкусной едой!
Хотя, учитывая реакцию мужчин на неё и попытку соблазнить двух вышибал по пути домой — такие формы предпочитают далеко не все.
Но почему это должно заботить Тёмную Госпожу?
Она рассматривает что-то металлическое с изображением смерда на бумажке и надавливает сверху, не зная, как выдавить жидкость. Ей в лицо хлещет какая-то вонючая белая пена, часть которой попадает в рот.
Изида вспоминает все части тела барана, а затем присовокупляет, на удивление, самокритично:
— Вот же ж дурында, куда лезешь!
Смывает с себя всё, с удовольствием обнаруживает на крючке белый халат и набрасывает на мокрое тело.
Тесно, конечно, и слуг нет. А так сойдёт.
Она разглядывает себя в зеркало, пользуясь тем, что бессмысленный гнев на ситуацию уже сошёл на нет.
Ну, много лишнего, конечно. Тело всё больное. Волосы какие-то странные — темные у корней, а дальше золотистые. Короткие совсем, до плеч не доходят.
— По-бараньи это как-то, по-демонски, — качает головой Изида. — Не порядок. Надо отрастить. С такими волосами удачи не видать!
У Ирочки полные губы, обычный нос, голубые глаза, есть с чем работать, в общем.
— Но, — мрачнеет Изида, запахиваясь, — надеюсь, мне не придётся.
— Ира! — будто почувствовав, что она закончила, ломится к ней Артём. — Объясни мне, что происходит?
— Изида, — доносится до неё растерянный голос Глеба, — что не так?
Она запахивается, выходит и топает ногой.
— Все вон! Иначе от вас рожки да ножки останутся!
Глеб медлит, но затем со вздохом направляется к двери.
— Во дела, — тянет он, обуваясь. — Ну да ладно. Только меч мне потом верни, — и он выходит, после чего за дверью слышится его одобрительное: — Во баба!
Артём смотрит на Изиду испуганными глазами и переминается с ноги на ногу.
— Я жду объяснений, что с тобой происходит! Я... хочу помочь.
— До тебя не доходит, смерд, а значит, ты мне ничем помочь не можешь! О мире этом, если что, спрошу у тех, кто хотя бы жрать приносит! Дом этот её, то есть мой, так что думай! Либо ванну припираешь большую и прислуживаешь мне, либо ищи себе бараниху, которая тебя терпеть будет, тьфу!
Артём, в сердцах хлопая дверью в зал, где и жил все эти дни, в спешке принимается собирать свои вещи.
— Ванна и здесь огромная, дура! Я не виноват, что ты так себя запустила.
Он вылетает из комнаты, забрасывая на плечо сумку, но прежде, чем выйти из дома, хватает с серванта баночку со святой водой и обрызгивает Иру. На всякий случай.
И в него летит вазой с увядшими уже ромашками, которые Ира купила себе же на день рождение несколько дней назад.
Глава 14. Микробы
Громоздкое кресло у камина, задумчивость на суровом лице, заплетённые в мелкие колоски красные волосы, собранные на затылке в упругий хвост.
Анд планирует день, сплетя пальцы в замок, уперев в них подбородок,