— Приехали, дамочка, — останавливается он напротив высокого здания из метала и стекла, и называет сумму. В это время, не выходя из машины, услужливо приоткрывая дверцу молодой стройной женщине в полушубке, с рыжей собачкой в руках.
— До вокзала подбросите? — улыбается она, не обращая на Изиду никакого внимания.
Дурацкое сердце ляпает, будто норовит вбиться в спину, Изида морщится, потная, отёкшая с колокольным звоном в голове.
— Скажи мне лучше, — морщится она, — почему вы немощных не убиваете в детстве? И для чего, баранья шерсть, вам нужны старики?
Таксист смотрит на неё непонимающе и вздыхает.
— Плати и иди с миром. Меня клиент ждёт.
Собачка в руках женщины звонко лает, как бы подкрепляя этим его слова.
Изида обращает на неё внимание и подрывается вперёд, ударяясь макушкой о крышу.
— В твоих руках зло! Ведьма!
Женщина отшатывается, прижимая собачонку к своей груди и возмущённо поднимает брови.
— Ненормальная! — кричит она и замахивается на Изиду сумочкой. — Сама ты зло!
Изида пытается выйти из машины, но дверь заклинивает. Терпения не хватает, она старается протиснуться через дверцу у переднего сидения, придавив таксиста, но лишь застревает. Лицо краснеет, пот на глаза течёт ручьём.
— Выпусти меня, не видишь, что здесь происходит! — орёт она, пытаясь добраться до собаки, принимаясь шептать заклинание защиты.
Таксист в ответ матерится. И женщина спешно выходит из машины, пинает колесо каблуком сапожка и убегает прочь.
Изида переводит взгляд на таксиста.
— Нет, ты видел, у вас тут совсем все с ума посходили? Рыжие псы, да средь бела дня, да как на город этот не пала, баранье ухо, кара небесная! Богиня проклятая здесь обосновалась со своими блохастыми подонками? А ты не промах, — лицо её растягивает улыбка. — Что за заклинание прочёл?
— Древнерусское, — цедит он сквозь зубы. — Иди уже, иначе прочту его и на тебя! Надо же, на мою голову свалилась... — он заводит двигатель, бледнея от охвативших его эмоций.
И не он один, Изида чувствует, как всё тело охватывает колкий, вибрирующий холод, сидеть становится тяжёло, перед глазами мутится, но мысли — трезвые и быстрые — бьются в медленно отключающейся голове, собирающиеся в ответ мужику, но...
Он пугается, наблюдая за тем, как эта ненормальная теряет сознание. С ловкостью фокусника выхватывает из бардачка бутылку минералки, открывает пробку и — в лицо Изиде летит шквал брызг.
— Скорую вызвать? Эй! — трясёт её таксист за плечо.
Изида очухивается с гортанным звуком и хватается за шиворот мужика, уже будто по привычки притягивая его к себе.
— Это тело... Это тело — тело барана! Овцы... Мне нужно другое! Мне нужен лекарь! Ты! Почему лицо такое мерзкое так близко от меня! — она кривится и отпускает его.
Он промаргивается, будто сам только очнулся и выходит из машины, чтобы открыть для неё дверцу и, если надо, вытащить Изиду на улицу.
— Вылезай! Вылезай, не надо платить.
— Конечно, не надо! Ещё я тебе не платила! Собаки... — она, пыхтя и с огромным усилием, выбирается из жестяной колесницы и оглядывается по сторонам. — На руках держать... — всё ещё не может успокоиться. — Чёртова ведьма!
Взгляд натыкается на домишко жёлто-красный рядом с громадным серым зданием. Домишко манит к себе, сладко замирает сердце.
Изида скалится: мужик у неё там что ли?
Таксист спешит уехать, обрызгивая её грязным влажным снегом.
А по плечу Изиды внезапно хлопает рукой хорошенькая девушка лет двадцати пяти. Волосы чёрные, волнистые, лицо накрашено, на голове пушистая светлая шапочка.
— Что, Ирк, снова жрать собираешься? Даже не смотри в ту сторону! И вообще, где тебя носило? Кирилл Михайлович там рвёт и мечет!
Изида отступает от неё, кривясь.
— Держи свои руки при себе, девочка! Куда не смотреть, а? Что там?
— Ватрушки, — хихикает она. — Но времени всё равно нет, идём! А то меня с тобой увидят... В смысле, — улыбается нагло, но будто не желая обидеть: — подумают, что и я где-то с тобой пропадала в рабочее время. А я тайком, по делам. Ты никому не говори! — и Ольга направляется в сторону фирмы.
Изида плюёт ей в след.
— Знаю я таких, чую лисиц за милю, и шкуру твою спасать не собираюсь. Плутни чужие я буду пресекать! — с этими словами она подходит к домишке, где за стеклом булки и старушка. — Ай, и что ж тут такого? А тебе сколько лет, старая? — Изиде будто больно глядеть на чужие морщины.
— Вот ведь, — машет та на неё руками, — шестьдесят всего, разве же старая? Ирочка, ты чего? Ой, милая... — она спешит выйти к ней, по пути поправляя на себе красный фартук. — Выглядишь как! Божечки! Чего бледная такая? Тебе кофе? Ватрушку? Твою любимую? — она подводит её ближе к кассе и начинает суетиться вокруг.
Изида хмурится, но замечает, что бабки в здешних землях не все одинаковые, а потому выдыхает грустно:
— Шестьдесят — давно уже пора... Что там у тебя? Давай. Сердце к лавчонке твоей тянется, а ты, — сводит брови, — хоть заклинанье то знаешь против рыжих? Много здесь их, уж не знаю, по мою ли душу. Вот, старуха, — Изида с видом благодетельницы делится словами, что услышала от таксиста.
Та меняется в лице, оторопело замирает, но затем принимает всё за шутку и хохочет. Подаёт ей кофе в стаканчике и пакет ватрушек, а так же два пончика в сахарной пудре и пирожное со взбитыми сливками.
— О, милая, это работает на многих, и на рыжих, и на чёрных... — она поправляет свои крашеные, светлые волосы и всё-таки смотрит на себя в витрину. Старуха, как же... — Приятного аппетита! Беги пока, потом заплатишь. Даже я слышала, что тебя ищут давно. И помни, что ты мне обещала!
Изида мрачнеет, несмотря на то, что смертная ей понравилась.
Обещала!
Больше лучше не ходить сюда.
На широких ступенях у здания она застревает, не зная, куда дальше идти. Пробует то, что ей дали и тут же, скривившись, роняет стаканчик.
— Что это такое?!
— Блин, — отскакивает от неё какой-то парнишка с широкими, приплюснутыми коробками в руках.