Гретхен сильно покраснела и опустила глаза, а Евгений, не мешкая, удалился.
Евгений долго не мог прийти в себя, громко выражая свое восхищение неисчерпаемым ботаническим богатством и великолепием, открывшимся ему в саду графа Анхельо Мора.
— Не правда ли, Евгений, — сказал наконец Фермино Вальес. — Не правда ли, на свете есть еще много сокровищ, которые тебе неизвестны? И здесь все выглядит несколько иначе, чем в саду твоего профессора?
Надобно заметить, что друзья давно уже закрепили свой союз братским обращением на «ты».
— Даже не говори, — ответил Евгений, — даже не поминай это убогое, пустынное место, где я, подобно чахлому ростку, вынужден влачить свое жалкое, безрадостное существование! Но здешнее великолепие… эти растения… эти цветы… Остаться здесь, жить здесь…
Фермино выразил мнение, что, ежели Евгений пожелает поближе сойтись с графом Анхельо Мора, чему он сам (Фермино) готов споспешествовать, мечты юноши могли бы вскоре осуществиться, — конечно, при условии, что он сможет расстаться со своей профессоршей, хотя бы на то время, пока граф живет здесь.
— Однако, — продолжил Фермино насмешливым тоном, — это, видимо, невозможно. Разве в силах такой молодой супруг, как ты, не пылать от любви и хотя бы на миг решиться прервать свое неземное блаженство? Я видел вчера твою женушку. Она и вправду, несмотря на свои почтенные лета, очень зоркая проворная бабенка. Просто удивительно, как долго в сердцах некоторых женщин не гаснет факел Амура. Ответь мне только, Евгений, каково тебе в объятиях твоей Сары, твоей Нинон? Ты ведь знаешь, у нас, у испанцев, немыслимое воображение, так что, когда я думаю о твоем супружеском счастье, я и сам пылаю. Ты ведь не ревнив?..
Острая, убийственная стрела насмешки вонзилась в грудь юноши. Он вспомнил о предостережениях Севера, почувствовал, что, если примется сейчас объяснять истинный характер своих отношений с профессоршей, это только раззадорит испанца и его злобная ирония станет еще язвительнее. И Евгений вновь осознал как нельзя яснее, что фальшивая, обманчивая иллюзия сбила с толку его, неопытного юношу, и испортила ему жизнь. Он молчал, но жаркая краска стыда выдала испанцу, как сильно подействовали на Евгения сказанные им слова.
— Здесь красиво, — продолжал Фермино Вальес, не дожидаясь ответа гостя, — здесь очень красиво, просто великолепно, это так, но не следует называть и твой сад пустым и безрадостным. Вчера именно в твоем саду я обнаружил нечто, что, поверь мне, превосходит все цветы и растения на земном шаре. Надеюсь, ты понимаешь, о ком я говорю: о той девчушке ангельского вида, что живет в твоем доме. Сколько малышке лет?
— Шестнадцать, должно быть, — пробормотал ошеломленный Евгений.
— Шестнадцать! — повторил Фермино. — Шестнадцать лет — наилучший возраст для здешних мест! В самом деле, как только я увидел девчушку, мне многое стало ясно, милый Евгений! Ваш маленький домашний очаг — настоящая идиллия, все так мирно и дружно, и добрая старушка, верно, довольна, что у ее муженька хорошее настроение, не так ли? Ответь, Евгений, неужто девчушка еще невинна?
Кровь бросилась Евгению в голову при этом бесстыдном вопросе.
— Твой вопрос — дерзкое кощунство! — гневно напустился он на испанца. — Грязь не может запятнать небесную чистоту зеркала, которому подобна незамутненная душа девочки!
— Ладно, будет тебе! — сказал Фермино, и в его взгляде, исподтишка брошенном на юношу, промелькнуло коварство. — Будет тебе, не надо горячиться, мой юный друг! Незамутненное ясное зеркало легче всего вбирает в себя все образы мира, а эти образы… но я вижу, у тебя нет охоты говорить о малышке, что ж, я замолкаю.
На лице Евгения в самом деле выразилась горькая досада, его хорошее настроение вмиг куда-то улетучилось. Да, теперь и ему Фермино вдруг представился неприятным и жутким, в душе Евгения уже зрела мысль, что Гретхен, прозорливое дитя, возможно, была не так уж не права, когда испанец показался ей воплощением сатанинского начала.
Но в этот момент, подобно морским волнам, из зарослей хлынули звучные аккорды, и юноша услышал тот самый голос, что вчера пробудил в его груди восторг и сладостную печаль.
— О Боже праведный! — воскликнул он, замерев на месте.
— Что с тобой? — спросил Фермино, но Евгений не ответил, он самозабвенно внимал пению, пребывая наверху блаженства.
Фермино бросал на юношу пытливые взгляды; казалось, он стремился проникнуть в самую глубину его души.
Когда пение наконец смолкло, Евгений глубоко вздохнул; словно лишь теперь сладкая печаль смогла изойти из его стесненной груди, на его глазах показались слезы.
— Мне сдается, — сказал Фермино с улыбкой, — что пение сильно тебя взволновало.
— Откуда, — восторженно спросил Евгений, — откуда эти небесные звуки? Ведь их не могла исторгнуть грудь смертного создания?
— Ты ошибаешься, — ответил Фермино. — То была графиня Габриэла, дочка моего хозяина. Она бродит по саду, распевая испанские романсы, как принято в наших краях, и аккомпанирует себе на гитаре.
Тут внезапно из-за темных кустов появилась сама графиня Габриэла, держа в руках гитару, и остановилась прямо перед Евгением.
Надобно сказать, что графиню Габриэлу, бесспорно, во всех отношениях можно было назвать красавицей. Пышные формы, уверенный, победоносный взгляд огромных черных глаз, непостижимая грация, удивительный серебристый тембр голоса — все говорило о том, что эта женщина родилась под южным небом.
Подобные прелести часто бывают опасны, но всего опаснее они для неопытного юнца: это непередаваемая выразительность лица и всего облика юной женщины, в которой уже пробудилось и пылает мощное любовное пламя. Ко всему этому добавляется еще и удивительное искусство, с помощью которого красавица, охваченная любовным жаром, умеет так выбрать себе наряд и украшения, что гармония целого лишь высвечивает и усиливает прелесть каждой частности.
Поскольку в этом отношении графиня Габриэла не знала себе равных и была подобна самой богине любви, не удивительно, что ее появление поразило и без того взволнованного Евгения, как удар молнии.
Фермино представил юношу графине в качестве недавно обретенного друга, который к тому же великолепно понимает и говорит по-испански и одновременно является превосходным ботаником, по каковой причине здешний сад доставляет ему ни с чем не сравнимое удовольствие.
Евгений в ответ лишь смущенно пробормотал что-то невразумительное, в то время как графиня и Фермино обменялись многозначительными взглядами. Габриэла внимательно посмотрела на юношу, а у него в тот миг было единственное желание — пасть перед ней ниц.
Тут Габриэла передала гитару Фермино и повисла на руке Евгения, мило объясняя ему, что она тоже немного разбирается в ботанике, но охотно послушала бы его объяснения относительно того или иного редкого цветка, а посему настоятельно просит его еще раз прогуляться с нею по саду.
Дрожа от