— Господи, сколь ты милосерд ко мне! — воскликнул государь. — Ты мне как прямо с небес послал ангела своего святого возвестить всякую правду и истину! Я же готов исправить все дела и Твою святую волю творить.
И, обратясь к Фотию, прибавил:
— Отец Фотий! Не возгордись, что я сие сказал тебе, я так о тебе чувствую.
Александр поручил ему составить «план» по истреблению крамолы, после чего пал на колени и попросил благословения. «Видение» сбылось.
Беседа с Александром так взволновала Фотия, что от радости он вспотел с головы до ног, причем, по его словам, «не просто пот, а яко кровав все его одеяние нижнее облил». Переменив белье, он поспешил в Невскую лавру к митрополиту Серафиму. Несказанная радость охватила их обоих.
Через несколько дней к Серафиму приехал Аракчеев, посланный царем переговорить обстоятельнее о Голицыне в присутствии Фотия. Во время этого совещания митрополит снял свой белый клобук и, в сердцах бросив на стол, поручил Аракчееву передать государю, что скорее откажется от сана, чем помирится с князем Голицыным, с которым не может вместе служить, как с «явным врагом клятвенным церкви и государства».
29 апреля Фотий представил царю доклад о том, «как пособить, дабы остановить революцию», к которому прилагался «план разорения России и способ оный план вдруг уничтожить тихо и счастливо». Способ этот, конечно, открыл Фотию сам Бог. В числе предложенных Всевышним мероприятий главным было уничтожение министерства духовных дел и Библейского общества; Синоду же надлежало быть по-прежнему и «духовенству назирать при случаях за просвещением, не бывает ли где чего противного власти и вере». В конце Фотий писал: «Повеление Божие я известил; исполнить же в тебе состоит, с тобою Дух премудрости и силы, державы и власти. От 1812 года до сего 1824-го ровно 12 лет: Бог победил видимого Наполеона, вторгшегося в Россию, да победит Он и духовного Наполеона лицом твоим, коего можешь ты, Господу содействующу, победить в три минуты, чертою пера».
Голицын не подозревал чинимых против него козней. Прозрел он весьма неприятным образом. Однажды он приехал в дом графини Орловой в отсутствие хозяйки. Между ним и Фотием завязался горячий разговор, который кончился тем, что Фотий предал министра просвещения анафеме. «Услышав глас сей, — с торжеством повествует Фотий, — князь вознеистовствовал, побежал вон в гневе и ярости, яко лишен ума, аз же вслед ему возгласил: «Ежели ты не покаешься, и вси с тобою не обратятся, анафема всем; ты же, яко вождь нечестия, не узришь Бога, не внидешь в царствие Христово, а снидешь в ад, и вси с тобою погибнут вовеки. Аминь».
«Дщерь-девица», возвратясь домой и узнав о случившемся, пришла в ужас. Фотий же, по ее словам, «скача и радуяся, воспевал песнь сию: с нами Бог!»
Весть об анафеме министра просвещения быстро разнеслась по столице. Митрополит Серафим по этому случаю сказал: «Вот ему должная плата. Сие много подвигнет сердце царево к действию во благо».
Ожидания митрополита сбылись. Голицын попросил отставки. При встрече с Александром он сказал:
— Я чувствую, что на это пришла пора.
— И я, любезный князь, — ответил царь, — не раз уже хотел объясниться с вами чистосердечно. В самом деле, вверенное вам министерство как-то не удалось вам. Я думаю уволить вас от звания министра, упразднить сложное министерство, но принять вашу отставку никогда не соглашусь. Вы останетесь при мне, вернейший друг всего моего семейства, и, кроме того, я прошу вас оставить за собой звание члена Государственного Совета и управление почтовым департаментом. Таким образом дела пойдут по-старому, и я не лишусь вашей близости, ваших советов.
Все это было совершенно по-александровски.
Увольнение Голицына состоялось 15 мая; министром народного просвещения был назначен Шишков. Из министерства духовных были изъяты дела православного вероисповедания. Президентом Библейского общества сделался митрополит Серафим. Доклады по делам Синода по-прежнему поступали к царю через Аракчеева, о котором Фотий восторженно писал: «Он явился, раб Божий, за святую веру и церковь, яко Георгий Победоносец». Кто в глазах Фотия был змеем, пояснять вряд ли требуется.
***
1824 год был отмечен еще двумя событиями, которые глубоко потрясли Александра.
Первое из них касалось личной жизни государя.
От связи Александра с М.Н. Нарышкиной родилось трое детей, двое мальчиков и дочь, София, которую царь безумно любил. Все дети носили фамилию Нарышкиных, хотя муж, Д. Нарышкин, знал о своей непричастности к их рождению. Однажды на вопрос царя о здоровье жены и детей язвительно уточнил: «О каких детях справляется его величество: о моих или о ваших?» Софью Александр со временем узаконил, возведя в достоинство графини Романовой.
М.Н. Нарышкина была неверна Александру. Она изменила ему с князем Гагариным, который за это был выслан заграницу, и с царским адъютантом графом Адамом Оярковским. В последнем случае Александр имел возможность убедиться в неверности любовницы собственными глазами: приехав однажды внезапно в дом Нарышкиной, он увидел, как Оярковский ищет спасения в платяном шкафу. Александр проявил утонченную мстительность. «Ты похитил у меня самое дорогое, — сказал он Оярковскому. — Тем не менее я буду обращаться с тобой и дальше, как с другом. Твой стыд будет моей местью». Действительно, Оярковский еще много лет после этого состоял при государе и продвигался вверх по служебной лестнице.
Эти измены в совокупности с религиозным обращением Александра привели к разрыву с М. Нарышкиной. Бывшая любовница не смела показаться при дворе. А когда выяснилось, что у Софии развивается туберкулез, обе женщины уехали заграницу на воды.
Разрыв с М. Нарышкиной никак не отразился на любви Александра к Софии. Во время Веронского конгресса он подыскал ей блестящую партию — молодого графа Шувалова. Молодые люди были помолвлены, а в 1824 году должна была состояться свадьба.
Здоровье Софии требовало дальнейшего пребывания в Швейцарии, но мать, спеша с заключением брака, повезла ее в Петербург. Здесь кровохарканье у девушки усилилось, и свадьбу пришлось отложить. Александр проявлял большую озабоченность здоровьем дочери: каждое утро и вечер фельдъегерь привозил ему в Царское Село бюллетень о ходе ее болезни.
В июне Александр выехал в Красное Село на гвардейские маневры. Однажды утром вместе с Виллие и Тарасовым в кабинет царя вошел Волконский. Пока врачи перевязывал царю ногу, князь печально молчал.
— Какие новости? — тревожно спросил Александр.
Волконский продолжал безмолвствовать. Вместо него царю ответил Виллие:
— Все кончено: она более не существует!
Софья Нарышкина умерла накануне в семнадцатилетнем возрасте. В день ее смерти из Парижа прибыло ее свадебное платье.
Александр молча возвел глаза к небесам и залился слезами. Все вышли, оставив его одного. Думали, что ученья