Он убрал камеру в сумку и осторожно спустился с крутого обрыва, шуршащего песком и мелкой речной галькой. Русло высохшей реки. Оглянулся по сторонам. Тропинка, что привела его сюда, скрылась где-то наверху. Осыпь, на месте спуска стихла, не оставив следов. Куда же ему идти, направо или налево? Ему сказали, по руслу высохшей реки, но в какую сторону? Именно сейчас не хотелось бы ошибиться… дважды или трижды он повернулся, оглядываясь, и совсем растерялся. Похлопал себя по карманам в поисках сигарет, нашел в сумке запечатанную пачку. Вспомнил, что бросил курить и убрал пачку обратно в сумку. Сигареты хорошо помогают отложить решение, а ему откладывать уже нечего. Все решено. Вынул из кармана монетку. Бросить, и пусть рассудить случайность? Стефан не считал себя счастливчиком и не любил полагаться на удачу, которая редко полагалась на него. Швырнул монету подальше в песок. Пусть останется здесь. А он сделает выбор сам.
Хорошо, если рассуждать логически, у реки есть исток и устье. Начало и конец. Умный человек, подумал бы так и пошел вниз, в сторону конца. Хотя бы потому, что вниз идти легче. Всю жизнь он выбирал то, что проще. Как все, наверное. Почему бы сейчас не пойти вверх? Пусть его последний выбор будет нелегким. Пусть он будет сложным. Да, он пойдет вверх, и если хватит времени, узнает, что было там, в начале. То, что будет в конце, пожалуй, известно. И Стефан пошел вверх по руслу высохшей реки.
Дно глубокого оврага, когда-то бывшего рекой, было ровным, лишь изредка попадались глубоко ушедшие в землю камни. Стефан обходил их, иногда удивляясь размерам, и шел вверх.
–
Стефан не любил рассказывать о работе, пока она не закончена. Но с последним и самым важным музыкальным произведением он поступил по-другому. Он чувствовал, выходит что-то невероятно сильное. И просто не смог молчать. Впервые он включил для Жюль начало новой, незаконченной вещи задолго до завершения, даже до того, как решил добавить к ее короткому названию слово «симфония». Вся первая часть Снежности уже была, но в набросках. Он точно знал, чем все кончится, но еще не был уверен как.
Жюль слушала внимательно. Понимая, что слышит черновик, незаконченное произведение, она была особенно задумчива и сосредоточена. Стефан хорошо научился различать ее настроение. Поэтому его удивила реакция. Полная сомнений, неуверенности. Она не высказала их вслух, но он почувствовал. Она говорила правильные одобрительные слова, но что-то было не так. Он спросил:
– Что тебя смущает?
– Слишком сложно, – тихо сказала она.
Он не мог понять, что именно ей кажется сложным. Форма, темп, структура его новой вещи были характерны для его музыки. Жюль много раз слышала его произведения и простые, для фильмов, сериалов, и то, что было гораздо сложнее, то что он писал для себя. Музыка жила в их квартире, словно член семьи, сопровождая их завтраки и ужины, любые разговоры и дела. Стефан не умел находиться в тишине.
Жюль много раз слушала все его альбомы. Все три его пластинки и всю музыку для кино. У нее даже были любимые мелодии, любимые треки. Она очень хорошо чувствовала его музыку, так по крайней мере ему казалось. А сейчас Жюль словно растерялась:
– Это слишком сложно для меня. Я себя чувствую какой-то глупой, что-ли?
Он не понял. Увел разговор в сторону, но запомнил. И вот тогда он, пожалуй, впервые задумался. Может быть, это не совсем его музыка. Как и квартира, так неожиданно ставшая его квартирой. Сомнение это было пока совсем маленьким, незаметным. Но оно было. Оно застряло у него внутри острым маленьким жалом, источником внутренней боли. Он старался не замечать этого сомнения, этой боли, не принимать в расчет. Но не мог вычеркнуть. Не мог доверять сам себе. Он помнил про контракт. Помнил каждый день.
Контракт, согласно которому жизнь его стала ровной и успешной. Словно кто-то стоял за спиной и следил за каждым шагом. Исправлял ошибки, подбрасывал удачу за удачей, как уголь в топку спешащего к своей цели паровоза. Тот, невидимый эгрегор, мог все. Мог исправить и ноты в его блокноте. Изменить файлы в секвенсоре, перемешать вариации мелодии, которых у него записаны сотни. Улучшает ли контракт его музыку, как он правит события в жизни Стефана? Все три указанных в контракте года.
Он не мог даже предполагать, что контракт коснется музыки. Он бы отказался. Это совсем не то же самое, что квартира. Даже с террасой и чудесным видом. Музыка важнее. Несравнимо важнее. И если чья-то невидимая рука, неизвестная воля вмешалась в его музыку, может ли она оставаться его музыкой? Стефан не знал ответ на этот вопрос. И не был уверен, что хочет знать.
Более того, есть ещё один вопрос, не менее важный. Вопрос стоял на пороге. Не входил, но и дверь не закрывал. Это было нестерпимо трудно. Не замечать его, стоящего на пороге и ждущего, когда Стефан наконец решиться взглянуть ему в лицо.
Если все удачи его связаны с контрактом, то как быть с девушкой? Как быть с той, что вернула ему вкус и запах жизни? Жюль. Она стала частью его, как глаза, как руки… Как быть с их встречами, со всеми ласковыми словами, что он шептал ей по ночам? Безжалостный водоворот этого вопроса затягивал его в глубину собственной несостоятельности. Он сопротивлялся. Стоял на краю, вцепившись в перила, и смотрел вниз. На жалкое и хорошо ему знакомое, скорчившееся в темноте одиночество. Бессильное, безвестное.
Глава 3. О встречах на узких тропинках.
Вечер принес с собой освежающую прохладу. Никаких признаков конца пути не было. Тень от одного края оврага почти добралась до другого края. «До другого берега», – поправил себя Стефан. Получилась узкая освещенная дорожка, вдоль обрывистого края. Узкая дорожка постепенно становилась тропинкой. Это было красиво и таинственно. Он снова достал камеру и сделал снимок, понимая, что для его привычной двухсотой пленки сейчас темновато. Узкая световая тропинка в неизвестность. Банально. Красиво.
Стоило подумать о ночлеге. Он никак не ожидал, что путешествие займет больше часа. Все его предположения завершались таинственным руслом высохшей реки. На мостках, на берегу этой реки его должен был поджидать мистер Смерть. С косой или обрезом. Или ампулой снотворного. Ему представлялись самые разнообразные варианты. Однако все они были различны чисто технически и касались процесса умирания. Никаких долгих прогулок на