У меня затряслись руки. Я едва сдерживалась, чтобы не схватиться за голову… Мстислав принимал моё потрясение за шок от его величественного предложения… Взяв два хрустальных бокала, наполненных красным вином, он, сидя напротив меня в обшитом золотыми нитями кресле – такого нет и никогда не будет во владении Чарова! – протянул один бокал мне. Мы выпили за будущих нас: за вечную княгиню при вечном князе. И вдруг он сказал:
– Обряд обращения нас в Металлов проведём в новогоднюю ночь. Можешь начинать прощаться со своей человеческой слабостью, моя ненаглядная княгиня.
Новогодняя ночь?! Но это слишком далеко! Ведь пятое число наступит уже через три дня!
Я так резко и до такой глубины испугалась упустить то, что уже практически примерила и почувствовала на своём будущем – вечную красоту, нескончаемое здоровье, безмерное всесилие, сказочное бессмертие… – что, не отконтролировав себя, резко положила свою трясущуюся ладонь поверх могучей руки своего мужа и, прежде чем поняла, что́ делаю, выпалила:
– Подожди!
Глава 25
Добронрав Чаров
Уверен: в преддверии бури Твердимира нарочно увели в сторону.
В последнее время беспробудно пьяный Вяземский вдруг явился в нашу избу перед рассветом в совершенно трезвом состоянии и настойчиво пригласил Твердимира с собой на охоту, которая должна была продлиться до середины дня: мишенью был обозначен якобы забредший на близлежащие территории Чёрный Страх. Чёрных Страхов в наших краях не видели с прошлой зимы, отчего люди стали даже судачить, будто Твердимир уничтожил последнего: эти монстры появились на камчатских землях в конце две тысячи девяносто шестого года – говорят, будто они пришли с Большой Земли, сильно пострадавшей от разнообразия природных катаклизмов и мутаций. В результате Чёрного Страха они так и не затравили, но, как я понимаю – его изначально не существовало и в помине. Просто Вяземский с Земским всё ещё питали надежду заполучить в своё распоряжение Твердимира, потому и решили всё провернуть не при его глазах… Они даже не подозревали, насколько мудро для себя спланировали этот момент, ведь о металлической сути Тристана они не догадывались.
Спустя час после того, как Твердимир ушёл с Вяземским, дверь нашей избы была выбита шестью княжескими дружинниками. Меня и Ратибора сразу же скрутили по рукам и ногам, а Полелю, бросившуюся заступаться за нас, жестоко отбросили в сторону – скорее всего, она серьёзно ушиблась о лавку, под которую упала. На наши босые ноги надели валенки, на плечи набросили плащи… Из избы вывели с туго завязанными за спиной руками… Ни один дружинник не остался в избе, что было важно: ушибленная Полеля осталась в светлице одна… Дед Бессон найдёт её, когда вернётся с Совиной башни…
Я сразу же подумал о том, что причиной является Ванда: князь узнал о том, что она изменила ему со мной, а значит, мне не избежать смертной казни, но при чём здесь Ратибор?
Я думал, что его в итоге отпустят, что на виселице окажусь только я…
В конце пути нас разделили. Меня по винтовой лестнице завели в темницу, расположенную в воинской каменной башне, возвышающейся в самом центре города – до площади нас вели по улицам Замка, как опасных преступников: согнув напополам и волоком по сугробам нападавшего за ночь снега… Я счёл, что Ратибора, как и меня, бросят в темницу, только этажом ниже, потому нас и разделили, но события развивались слишком стремительно и совсем по иному сценарию…
Перед тем как забросить меня в тесную клетку, мне развязали руки… Ударив по почкам дубиной, старый дружинник толкнул меня вперёд и, отборно бранясь, закрыл за моей спиной решётку. Как только он и ещё два дружинника ушли, я стал растирать свои сильно пострадавшие запястья: за короткое время кожа стёрлась жёстким материалом до кровавых ссадин. Мне оставалось только ждать, но что-то было не так… На улице начал разрастаться гул толпы… Я бросил под зарешеченное окно кособокий ящик, набитый серой овчиной, и, встав на него, подтянулся на решётке… В этот же момент я увидел виселицу. На пнях, с петлями на шеях, уже стояли пять мужчин… Я знал всех – все они были из мятежников, с которыми через два дня мы должны были устроить тщательно продуманный переворот. Крайним и самым молодым парнем, с гордым вызовом глядящим на трусливую толпу зевак, был… Мой Ратибор.
Моё сердце упало. Не помня себя, совершенно не понимая, что делаю, я впился руками в железную решётку и начал трясти её изо всех сил, будто у меня действительно могло бы получиться отодрать железо от каменной кладки… Палач громогласно, в рупор зачитал причину смертного приговора: “За предательство против великой власти князя…”, – он говорил ещё что-то, но меня вдруг оглушило от ужаса…
Я больше ничего не слышал и почти ничего не видел: в ушах разлился звон, перед глазами потемнело, из горла стал вырываться зверский крик, больше походящий на чужеродный рёв, решётка в моих руках вдруг всерьёз заскрипела…
…
…Палач выбил пень из-под ног Ратибора…
…
…
Я ничего не сделал… Не смог сделать… Не смог сломать решётку… Выпрыгнуть из окна… Я был всего лишь человеком…
…
Палач выбил пень из-под ног моего единственного, младшего брата…
Другие приговорённые к смерти через повешение мужчины плакали и тряслись, стоя на своих пнях, а Ратибор… Не издал ни единого звука. Не дрогнул ни разу. Быть может, даже не испугался. Ведь это был мой Ратибор: мятежная душа до конца, до остатка – умрёт с гордо поднятой головой, но не склонит её ни перед чем, ни перед кем…
Гнилой ящик под моими ногами провалился. Я рухнул на солому, содрав пальцы своих рук до крови… И в этот же момент забылся. Не потерял сознание, не провалился в сон, а именно забылся. Не закрывая глаз… Смотрел в никуда перед собой и не видел стену, за которой в петле висел мой Ратибор…
***
Пришёл в себя только в самом начале ночи… Не понял, как пропустил целый день. Кто-то принёс лампаду с живым огнём и установил её в пазу стены напротив моей темницы – это действие и привело меня в чувства.
Я поднялся на замлевшие ноги…
Ободранными пальцами схватился за прутья ржавой решётки