С престола поднялись и князь с невестой, что сразу же положило начало ещё более бурной пляске. Вдруг из весёлой толпы вынырнул Онагост и в мгновение ока оказался перед стоящей в проходе слева от нас Полели. Он пригласил её на танец, и я видел по лицу сестры, что она не хотела соглашаться, но отказать княжичу на глазах у князя – опасность. Она вынуждена была согласиться, и это ещё больше подмыло и без того нервное состояние, в котором этим вечером находились я с Ратибором.
– Пригласи Полелю на танец следующим, – процедил я в сторону Громобоя, уже выстроив в своём мозгу цепочку, в которой Полеля дальше будет танцевать со мной, Ратибором, отцом, дедом Бессоном, затем снова с Громобоем…
Громобой, не отрывая взгляда от Отрады, процедил:
– Конечно приглашу… Знаешь, вообще практически не легче оттого, что я знаю о его отсутствующих намерениях, – естественно, он говорил о Твердимире и его намерениях относительно Отрады, которая в этот момент вдруг улыбнулась своему умелому танцору. – Он слишком уж ладнее всех… Красив, как никто, не по-человечески.
Я замер. Снова эта шальная мысль: “не по-человечески”, – но на сей раз прозвучавшая вслух и не от меня.
Танец был окончен. Твердимир сразу же выпустил из своих рук Отраду, а Полеля резко отпрянула от Онагоста и сквозь толпу поспешила в нашем направлении. Заиграла громкая музыка следующего танца. В этот же момент рядом с нами остановились отец и дед Бессон. Полелю уже был готов перехватить Громобой, когда Онагост нагнал её, схватил за руку и сказал:
– Ещё один танец!
– Нет, знаешь… – Полеля попыталась вывернуться, но Онагост не отпускал.
– Я настаиваю.
– Отпусти мою дочь, парень, – отец сделал шаг вперёд и скрестил свои крепкие руки на могучей груди. – Её следующий танец не с тобой.
В этот же момент мимо нас медленно провальсировал с Вандой в обнимку князь, внезапно вынырнувший из-за соседней колонны. Возможно, я никогда не забуду его недобрый, даже озлобленный взгляд, в эту секунду метнувшийся на отца. Он бросил в нашу сторону слова, прозвучавшие твёрдо и отчётливо:
– Сыну моему отказываешь, простолюдин? – одна лишь фраза, лишь пара шагов мимо, и паук снова скрылся в толпе мух, утащив с собой лунную бабочку, едва переставляющую ноги.
Онагост, явно немного подвыпивший, как будто резко протрезвел: выпустив руку Полели, он склонил голову перед нашим отцом и извинился за свою дерзость. Будь он истинным сыном своего отца, он бы не принёс никаких извинений и даже начал бы вести себя ещё более дерзновенно. Но это был Онагост – добрый малый в позолоте, неумело скрывающей разбитое юное сердце, стучащее не в унисон с сердцем его единственного родителя, только что бросившего незримую перчатку в сторону семьи, познавшей безответную любовь до самого её дна.
Глава 20
(то, о чём я не мог знать)
Тристан Диес
Вяземский всё же напился – благодаря моим стараниям. Сразу после того, как Чаровы ретировались с праздника, я стал обрабатывать своего якобы будущего тестя, а он, в свою очередь, охотно поддавался обработке: пил всё, что я ему подносил, и в итоге уже спустя полчаса имел пунцовый цвет лица. Мне необходимо была средняя степень его опьянения, а не как выражается Полеля – “в зюзю”, – так что после десятой чаши я предложил Вяземскому сопроводить Его Величество до самого его дома. Князь с невестой уже давно удалились в свои покои, а о младшей своей дочери, наверняка уведённой Громобоем, пьяный даже не вспомнил: растянувшись в широкой улыбке, десница принял моё предложение быть его провожатым этой ночью. Дальше дело оставалось за малым.
Майская ночь выдалась необыкновенно тёмной: ни луны, ни звёзд – весь свет скрылся за непроницаемой поволокой набежавших с севера облаков, впрочем, не обещающих здешним промокшим землям новой порции влаги. Пока Вяземский болтал о своих бывших жёнах, сбежавших от него на Большую Землю, о якобы украденных у него детях второй женой, я участливо качал головой и хмыкал, а между тем направил его ноги не по проторённому пути, а по узкому переулку, через который можно было дойти до его избы чуть быстрее. Но меня интересовала вовсе не скорость нашего передвижения, а промежуточные пункты назначения: мы вывернули на переулок, в сени которого притаился тот самый ход в подземелье с замученными Металлами, который Вяземский показал мне всего несколько ночей тому назад. Пока же я думал о том, каким образом подтолкнуть своего собеседника в интересующее меня русло беседы, преждевременно состарившийся вепрь, громко откашлявшись в крепкий кулак, внезапно, всего за сто метров до подземелья, сам решил оформить свою ловушку:
– А всё ж ты наверняка до сих пор не понимаешь, какую власть я планирую тебе вверить вместе со своей дочерью! Пошли, ещё раз покажу тебе, чем заведую, да получше просвещу тебя – так, чтобы ты понял наверняка, какой силой я тебя наделяю, сын мой!
“Сын мой” – это что-то новенькое. Видимо, я его всё же споил “в зюзю”. Нестрашно. Главное, чтобы его язык не заплетался, да ещё чтобы он продолжал держаться на ногах самостоятельно.
***
Мы спустились в подземелье, на сей раз миновав не одного, а четырёх охранников, несущих вахту на поверхности перед входом, и вновь для освещения сырой темноты взяли с собой чадящие факелы с живым огнём.
Стоило мне оказаться в коридоре, по обе стороны которого располагались темницы, зарешеченные опасным материалом, как меня сразу же заштормило. Но теперь я был готов к этому состоянию, так что держать себя в руках получалось лучше, чем в предыдущий раз.
На сей раз Вяземский не остановился в самом начале пути и двинулся вглубь подземелья. Коридор казался бесконечным, и пока мы шли, я вёл счёт: каждая темница заключала в себе от двух до дюжины одурманенных ядом Блуждающих, иссушенных почти до состояния мумий Металлов. Моё острое зрение позволяло сквозь мрак рассмотреть общее состояние замученных: почти на всех телах я увидел последствия антигуманных опытов… Вот куда пропало большинство местных