Эрнет, как сейчас помнил, с каким раздражением отнёсся к новости о приезде наследницы Таты Мадини в город, и каким рядовым выглядело дело. Но что-то изменилось в тот самый момент, когда он посмотрел в зелёные глаза, где плескались недоумение и подозрение. Глаза, заставившие его волноваться. Впервые с момента смерти Элеоноры.
Права была сестра, когда говорила, что он не заметит любовь, даже если её сунут ему под нос. Он, правда, не замечал. Считал свой интерес необходимостью следить за подозрительной деятельностью очередной «предсказательницы», и теперь не мог вспомнить, когда же чувства стали настолько глубокими, что захватили его целиком.
И господин Сорвен тоже оказался прав, сказав, что ему трудно достигать взаимопонимания с людьми. Хотя это было не совсем так. Хантли легко находил общий язык и легко договаривался со многими людьми, но встречались и другие, которые жили совсем иными смыслами. И этих людей он понять не мог. Такой была его сестра. Такой оказалась Амелия.
И если одну из них он уже потерял, приложив недостаточно усилий, чтобы «достигнуть взаимопонимания», то потерять вторую по той же причине просто не мог. Даже мысль об этом доставляла почти физическую боль. Ну а навык… Его можно наработать. И да простит ему Амелия всю предстоящую нескладность их общения. Но с тем же упорством, с каким Хантли когда-то учился рисовать, он собирался учиться её понимать.
Милостивой Ине, конечно, не чуждо чувство юмора, раз она решила одарить его любовью именно к предсказательнице. Хотя, положа руку на сердце, ни у кого другого не было шансов привлечь его внимание — слишком уж Эрнет зациклился на работе, игнорируя остальные стороны жизни. Да и Амелию он, наверняка бы не рассмотрел, не окажись та гадалкой, за которой следовало присматривать. В любом ином случае он просто прошёл бы мимо, и только их странное противостояние вынуждало возвращаться раз за разом, пока не расхотелось уходить вовсе.
Где-то глубоко внутри шевельнулись сомнения, а не обманывает ли Хантли сам себя? Не вылезут ли все старые противоречия чуть позже, ведь, по сути, они не были решены. Но думать об этом не хотелось. Сейчас ему хотелось жить настоящим, оставив тревоги о будущем будущему.
Все эти вопросы крутились в голове, и Эрнет никак не мог собраться с мыслями. Привычка анализировать и раскладывать по полочкам дала сбой, в душе царил хаос и надежда на то, что он сможет выразить всё, когда увидит Амелию.
Но её не оказалось дома.
* * *
Удивительно, но Хантли не представлял себе такого варианта и даже растерялся, не зная, куда же она могла пойти. Правда, сомнения были недолгими — первый же уличный мальчишка быстро нашёл и привёл Джейка, а уж тот рассказал всё, что произошло в Рейвенхилле за время длительного отсутствия самого Эрнета. И в первую очередь то, о чём умалчивалось в записке.
Дирхов Гудис Панс! Злость нахлынула так резко, что Хантли едва удалось сдержать ругательства. Проблема не выглядела слишком сложной, во всяком случае, по сравнению с предотвращением заговора против императора, но вызвала гораздо большую ярость. И гадливость. Потому что было мелочным и не шло против закона, с только по его краю. А ещё потому что дело касалось Амелии!
Руки сами собой сжались в кулаки, и впервые за многие годы Хантли захотелось ударить человека. Почувствовать, как соприкасаются костяшки пальцев с чужим подбородком. Как сила удара отправляет грузное тело мэра и недолгий полёт. И почему он до сих пор этого не сделал?
Ах, точно… Потому что проблему это не решит. Заживут синяки, и господин Панс, ещё более обозлённый, продолжит изводить неугодную гадалку. И наверняка успеет сделать ход до того, как его снимут с поста.
Жаль, что это пропустил Осборн, но у него было того опыта и понимания к чему всё идёт, как у Хантли. Хорошо, хоть Джейк оказался достаточно внимательным и изворотливым, чтобы оставить лазейку, используя которую можно было повернуть ситуацию к нужному результату. И забить-таки последний гвоздь в крышку гроба Гудиса Панса.
Вот только… Хантли знал, что именно произойдёт, он не знал, почему это произойдёт, и какими мотивами руководствуется мэр. А от этого зависело много. Если найти корень неприязни, можно предотвратить и эту и все будущие проблемы разом. Вот только ни о каком доверии между мэром и Эрнетом речи не шло. Да, в общем, оно и не требовалось. Нужно было лишь организовать такую ситуацию, в которой обратиться к журналисту господина Панса было бы предпочтительнее, чем к кому-то иному.
Эрнет даже знал, как эту ситуацию создать. Вот только разыгрывать спектакль, который неизбежно причинит Амелии боль, совершенно не хотелось. Настолько, что даже доводы разума почти не действовали. Внутри всё протестовало. Но это могло уберечь её от неприятностей. Причём не только сейчас, а навсегда.
Будь у него больше времени, Хантли ускорил бы рассмотрение дела Гудиса Панса. Но трёх дней, оставшихся до бала, было явно недостаточно, чтобы неповоротливая бюрократическая махина отреагировала и погребла под собой мэра Рейвенхилла. Значит, действовать оставалось оперативно и максимально эффективно.
От мысли, что предстоит сделать, в груди горело огнём. Словно Эрнет уже причинил боль Амелии, и такую же почувствовал сам. Оставалось только поклясться себе, что это уж точно последний раз. И после бала он объяснится и извинится. Много-много раз.
— Джейк, беги ко мне домой и принеси артефакты с верхней полки шкафа. — Он на секунду замолчал и добавил:: — И тетрадь из дорожной сумки.
— Будет сделано, господин Хантли. А, эт самое… Куда принести-то? Сюда? — Мальчишка шмыгнул носом.
— В цирк. Ты же говоришь, Амелия сегодня там. Это хорошо, что она там…
— Чем хорошо, господин Хантли?
— Иди, Джейк. Буду ждать тебя у входа. А это матери потом передай.
Эрнет сунул мальчишке в руки букет, купленный по дороге, но теперь уже не нужный, развернулся и пошёл в сторону городского цирка. Можно было, конечно, взять экипаж, но прогулка должна была помочь проветрить голову и всё хорошенько обдумать. В этот раз не сработало.
Он сам не заметил, как дошёл до цирка, взялся за массивную ручку, потянул на