Я, поэтому, надеюсь, что предлагаемая брошюра не окажется лишней, несмотря на неурожай, хотя она и была мною написана до того, как я о нем узнал.
Помочь России выбраться из трясины, в которую она забралась, и в которой ей грозит гибель, — это сейчас самая неотложная очередная задача, прежде всего для каждого социалиста, потому что судьбы русского народа лежат сейчас в руках социалистов.
Гасить блуждающие огни, которые все глубже заманивают в эту трясину, указывать путь из нее на твердую почву, — таков наш высший долг.
Берлин, 10 августа 1921 г.
К. Каутский.
I. Введение
В 1919 году я напечатал книгу, в которой провел историко-критическую параллель между террором 1793 г. во Франции, Парижской Коммуной 1871 г. и нынешней Российской Советской Республикой.
Книга эта («Терроризм и коммунизм») побудила Троцкого ответить мне, для того, чтобы опровергнуть мой «ученый пасквиль», как он выражается в своем предисловии. В том же предисловии он высказывает свое удивление по поводу того, что я свою работу назвал «очерком естественной истории революции». Может быть он перестанет удивляться, если вспомнит, что Маркс в предисловии к первому изданию «Капитала» говорит о естественных законах капиталистического производства.
Ответ Троцкого появился летом 1920 года под заглавием: «Терроризм и коммунизм. Анти-Каутский»[7].
Что я не сразу взялся за ответ Троцкому, а занялся сначала другими работами, казавшимися мне более важными, доказывает уже, что возражения Троцкого не казались мне очень серьезными, несмотря на всю ту «тяжелую артиллерию», какую он пускает в ход. Так, он называет мою работу «одной из самых лживых и бессовестных книг», в которой «из под ученого колпака торчат уши клеветника» (стр. 154). В другом месте он констатирует, что «русская революция убила Каутского окончательно» (стр. 153). Удивительно только, почему же в таком случае Ленин и Троцкий находят еще нужным писать целые книги, для того, чтобы меня наново убивать. Отвечать на подобного рода вещи не в моем вкусе. А что касается моих австрийских друзей, на которых Троцкий в своей книге так сильно обрушивается, — то они в моей защите не нуждаются. Лишь курьеза ради приведу одно из тяжких обвинений, выдвигаемых Троцким против Фридриха Адлера. Он пишет (стр. 150):
«Фридрих Адлер отправился в буржуазный ресторан чтобы там убить австрийского министр-президента»
Подумать только, что Адлер настолько был лишен всякого пролетарского чувства, что не попытался встретить министр-президента в пролетарском кабачке! Что же нам после этого думать о столяре Халтурине, который в 1880 году забрался в царский Зимний дворец, чтобы устроить покушение на Александра II.
В 1918 и в 1919 г. было еще трудно заниматься критикой большевизма, так как в то время он еще ослеплял и гипнотизировал весь революционно-настроенный пролетариат. В настоящий момент факты сами говорят за себя так громко, что уже не надо обладать особенно большой проницательностью, чтобы видеть ошибки большевизма.
Если я тем не менее все же возвращаюсь к работе Троцкого, то отнюдь не в целях самозащиты, а лишь для того, чтобы развить некоторые мысли, которые она во мне пробудила.
Троцкий высказывает целый ряд положений, относительно которых, как мне кажется, полезно высказаться, потому что по этим вопросам и в наших собственных рядах у многих еще нет должной ясности.
Таких вопросов, по моему мнению, три.
Во-первых, исходя из чего мы выдвигаем требование демократии? Нет ли у нас для этого других оснований. кроме принципов естественного права?
Во-вторых, что собственно означает диктатура? Как ни много дискутировался у нас этот вопрос, и как ни богаты мы были в последние годы практикой диктатуры, — тем не менее у нас слишком мало ясности по вопросу о том, чем должна быть диктатура в действительности. Чем чаще произносится это слово, тем оно становится туманнее, и тем противоречивее делаются его многочисленные употребления.
Наконец, третий вопрос, поднимаемый в брошюре Троцкого, это вопрос об отношении социализма к трудовой повинности.
II. О верховой езде
Прежде, чем приступить к рассмотрению этих важных вопросов, мне приходится сделать небольшое отступление, причина которого несколько юмористического свойства.
Троцкий в 1908 году в своей статье: «Труд, дисциплина и порядок спасут социалистическую советскую республику» признал, что русскому пролетариату не достает организации, дисциплины, образования. Тем не менее, — писал он — он не сомневается в его способности взять на себя новую организацию всего производства. «Мы убеждены, что всему научимся и все сумеем сделать».
На это я в своей книге «Терроризм», стр. 117 возразил следующее:
«Осмелится ли Троцкий влезть на паровоз и пустить его в ход, полагаясь на то, что он на ходу успеет „всему научиться и все сделать“? Не подлежит сомнению, что у него есть способности к этому, но есть ли у него для этого время? Не сойдет ли до этого паровоз с рельс или взорвется котел? С механизмом паровоза надо ознакомиться до того, как сесть на него. Так и пролетариат должен заранее приобрести познания, необходимые для руководства производством, когда оно перейдет в его руки. Производство не терпит пустоты, не допускает перерыва, в особенности, в том состоянии, в котором оно находится, благодаря войне, лишившей нас всех запасов, так что нам приходится перебиваться со дня на день. В этом состоянии всякая приостановка производства обрекает нас на голодную смерть».
Цитируя из этого отрывка место о паровозе, Троцкий замечает:
«Это поучительное сравнение сделало бы честь любому протодьякону. Тем не менее оно слишком простовато. С несравненно большим правом можно было бы спросить: осмелился ли бы Каутский сесть верхом на лошадь, не научившись до того твердо сидеть в седле и управлять всеми движениями этого четвероногого животного? Мы имеем основание предполагать, что Каутский не решился бы на такой опасный, чисто большевистский эксперимент. Но, с другой стороны, мы также опасаемся, что Каутский, не осмеливаясь вскочить на коня, попадет в тяжелое положение при исследовании тайн верховой езды. Ибо основной большевистский предрассудок состоит именно в том, что нельзя научиться верховой езде, не усевшись предварительно верхом на лошади». (Стр. 82.)
Троцкий плохо меня знает. В свое время я нисколько не убоялся этого «опасного, чисто большевистского эксперимента», и сел на коня еще до того, как научился ездить верхом. И я не только не был сброшен, но проделал после этого на лошадиной спине достаточно много путешествий в своей жизни. И тем не менее я считаю «основным большевистским предрассудком» взгляд