— А если они вдруг вильнут в сторону? — усомнился Казаченок. — Скажем, побегут с испугу в тайгу — подальше от дороги и Нижней Туры? Тогда как?
— А какой смысл им бегать по тайге? — пожал плечами Богданов. — Они должны выполнить задание. А для этого им нужно попасть в Нижнюю Туру, встретиться там с агентом, взять у него гранатометы, выстрелить по объекту… Для того они сюда и отправлены, а вовсе не для того, чтобы любоваться таежными красотами. Думаю, они будут держаться дороги до самого конца — пока не доберутся до города. Доберутся, затеряются, и ищи их там… В городе затеряться проще, чем в тайге. Такой вот, значит, получается парадокс.
— А тогда по коням! — отчаянно махнул рукой Малой. — А то ведь оторвутся они от нас на неприличное расстояние, окаянные!
* * *
Рассуждая о том, как поведут себя диверсанты, Богданов, разумеется, был прав. И вместе с тем не прав. В своих рассуждениях он не учел один важный момент, а именно то, на что способен человек, который чувствует и понимает, что его преследуют и вот-вот настигнут. Обычно в таких случаях человек начинает бояться, а что такое страх? Это в первую очередь утрата способности мыслить логически. Вернее, даже не так. У человека, который боится, своя собственная логика, и предугадать ее почти невозможно. Человек, который боится, способен на любой, порой самый невообразимый поступок.
Именно этого Богданов и не учел. Сам-то он был человеком предельно хладнокровным и не терял присутствия духа ни в какой, даже самой сложной ситуации. Из любого положения он старался находить выход — и находил. И рассуждая о том, как поведут себя преследуемые диверсанты, он исходил из того, что и они поведут себя так же, как на их месте повел бы себя он сам. Он бы изо всех сил и любыми путями стремился бы добраться до города, чтобы выполнить порученное ему задание. Значит, и диверсанты должны были поступить точно так же. В этом-то и заключалась ошибка Богданова.
Да, конечно, он помнил те слова, которые сказал ему Дубко в их последнем разговоре по рации. Дескать, у диверсантов может быть запасной план или, если угодно, непредвиденный маневр, о котором спецназовцы ничего не знают. Теоретически рассуждая, так вполне могло быть. Но вот что касается практической части, то такого маневра Богданов даже вообразить не мог. В самом деле — в чем он может заключаться? В том, что с какой-то другой стороны к Нижней Туре пробирается какая-то другая группа диверсантов? Это вряд ли. А еще что? Может, не дождавшись диверсантов, стрельбу по секретному объекту должен устроить агент, обосновавшийся в Нижней Туре? Ну так его вычислили и задержали, да и гранатометы изъяли тоже… А еще что? Как ни ломал себе Богданов голову, а ничего больше он так и не придумал. А из этого он сделал заключение, что ничего другого, кроме как оторваться от погони и добраться до города, диверсантам не остается. Поэтому и слова Казаченка о том, что диверсанты могут вильнуть в сторону и податься в тайгу, он не принял во внимание. Эти слова не укладывались в ту логическую картину, которую нарисовал для себя Богданов.
— Прибавить шагу! — скомандовал он. — Нужно, чтобы они слышали наше дыхание у себя за спиной!
* * *
Диверсанты между тем слышали у себя за спиной дыхание погони. Не в прямом, конечно, смысле, а в переносном, но переносный смысл зачастую имеет гораздо большее значение, чем прямой. Тут все просто. Прямой смысл — это когда ты видишь погоню воочию, когда ты можешь сосчитать, сколько человек идут по твоему следу, чем они вооружены, можешь также видеть их действия и слышать их слова. А вот переносный смысл — это совсем другое. Тут ты ничего не видишь, ничего не слышишь, а только догадываешься. А догадка — дело неверное, она всегда рисует картину страшнее, чем она есть на самом деле. Такова человеческая психология, да, наверное, не только человеческая, но и звериная тоже. Бывает, что и зверь, не видя погони, а лишь ее чувствуя, рисует в своем зверином воображении самые погибельные для себя картины…
Диверсанты выдохлись. И выдохлись они не в физическом смысле, а, если можно так выразиться, в психологическом. Когда за тобой ощущается непрерывное дыхание погони, тебя в первую очередь оставляют именно моральные силы.
А тут еще нежелательные свидетели. И в третий раз диверсанты, сами того не желая и не подозревая, наткнулись на людей! На этот раз на небольшую, о трех домах, заимку или, может, хуторок, прилепившийся к дороге. Собственно, сам хуторок они заметили издалека и сразу же свернули вглубь тайги, чтобы обойти его стороной. И обошли бы, если бы не собаки. Собаки на хуторке были особой, таежной породы, и они издалека учуяли приближение чужих людей.
Учуяв чужаков, собаки (их было три) подняли несусветный лай, и поскольку они не были на привязи, то кинулись в ту сторону, откуда приближались чужие люди. Понятно, что обитатели хуторка обратили внимание на беспокойство собак и также насторожились. Может, это медведь? А если не медведь, то кто? Отчего это собаки так забеспокоились? Трое мужчин, прихватив с собой ружья, пошли вслед за собаками.
И увидели невдалеке мелькнувшие среди стволов человеческие фигуры. Кажется, человек было четверо, и это, вне всякого сомнения, были чужие люди, потому что собаки не унимались.
— Цыть! — рявкнул на собак один из мужчин. — Ко мне! Я сказал — молчать!
— Эй! — крикнул другой мужчина, обращаясь к незнакомцам. — Подходите, не бойтесь! Собаки вас не тронут!
Но странное дело! Вместо того чтобы спокойно приблизиться, четверо незнакомцев шарахнулись в сторону и вскоре скрылись в чаще.
— Чего это они? — в недоумении спросил третий мужчина. — Прямо как испуганные зайцы, а не люди… Кого это они так испугались? Собак? Или, может, нас? Непонятное дело…
— И почему они бредут вдоль дороги, а не по дороге? — пожал плечами первый мужчина. — По дороге ведь удобнее. Там и попутку поймать можно…
— Я же говорю — таинственное дело! — повторил первый мужчина. — Загадочное! Может, это какие-то беглые? Говорят, на трассе выставлены посты. Всех проверяют… Уж не их ли ищут?
— А давайте и мы их поищем! — предложил третий мужчина. — Ну а что? Ружья при нас, собаки тоже. Уж они-то учуют след! Да и мы по тайге ходить умеем!..
Не вдаваясь в долгие рассуждения, трое мужчин, сняв ружья