— Все-таки черствый ты, чекист, — выдала мне зло Аня.
Я только рассеянно кивнул. Со всем согласен. Я черствый. Я чекист. И утром мне опять на территорию — пахать за уголовный розыск. Отработка криминального элемента продолжается.
Подустал я что-то от мерзости бытия. За эти дни передо мной прошла галерея совершенно гнусных личин. То ли Ломброзо, автор учения о соответствии преступных наклонностей убогой внешности, был прав, то ли весь этот контингент жизнь так потрепала, но один другого краше. Фиксы, небритые рожи, низкие лбы, выступающие нижние челюсти, иногда цепкий, но чаще тупой взгляд. Да, это явно не играющие мышцами красавцы физкультурники с демонстрации на 1 Мая, а будто какой-то другой биологический вид. Только один сахарно-смазливый попался, хорошо одетый и с манерами, да и тот мошенник.
Кроме ворья, мы шерстили и барыг, втихаря скупающих краденое, — с ними было легче всех, они обычно добросовестно барабанили на розыск. И хулиганье — там в основном ученики ремесленных училищ, детдомовцы и дворовые крысята. Они кучковались по району стайками, на полном серьезе считали себя весомой силой, обороняли места своего обитания от таких же, как они, со словами: «Ты откуда? Ты чего по нашей земле ходишь?»
Многие из шпанят выглядели не намного лучше воров — та же печать дегенерации, злобные глазенки людей, жаждущих самоутверждения и насилия, трусливые завывания «отпустите, дяденька», когда их брали за шкирку, как нашкодивших котов. Достаточно мерзкое и опасное порождение неблагополучных районов. И шанс, что именно они напали на нашего ученого, был высок.
…С утра пораньше снова с начальником уголовного розыска на территорию. Опять воришки, хулиганье и прочие паскудники.
— Сейчас мы их поприжали. А вот после войны от них житья не было. — Антипов препроводил увесистым пинком очередного шпаненка, на которого мы наткнулись, когда он присматривался, что бы спереть на железной дороге. — Табунами бродили, на прохожих нападали, сумки рвали с продуктами и карточками. Ну тогда понятно — безотцовщина, голод, неустроенность. А сегодня просто распущенность… Так, пришли…
Вперед… Еще один подвал отработан. И опять без результата.
Постепенно накатывало ощущение бесполезности всей этой работы. Уже не верилось в успех. Хотя по своей практике я знал, что при такой тщательной отработке территории нередко кажется все беспросветно, и вдруг раз — и цепляешь кончик ниточки, а потом и весь клубок разматываешь. Главное, не упустить этот момент и крепко ухватиться.
К часу дня мы вернулись в отделение. Там за чашкой чая прикидывали ближайшие планы, и Антипов, видя, что я постепенно впадаю в меланхолию, предложил:
— Пошли на природу.
— Это в леса?
— Почти что. Посмотрим, что за контингент в парке Лихачева в пивнухе трется. Там иногда можно повстречать очень неординарных личностей.
Ну что же, мы и пошли. И повстречали этих самых неординарных. Да еще каких…
Глава 7
Пивная точка представляла из себя дощатый хлипкий павильон под сенью парковых деревьев. Бойница окошка, куда совали деньги и откуда получали кружки, напоминала амбразуру дота. Вывеска незатейливая, исполненная масляной краской на длинном куске фанеры, — «Пиво». Время ее потрепало и потерло, так что она едва читалась. За вкопанными в землю высокими деревянными столиками посетители пили стоя. Правильно, место не для того, чтобы вальяжно разваливаться на стульях и скамьях. Постоял, выпил и быстренько пошел по своим делам.
Хоть и раннее время для пива, но на точке уже толпились люди, желающие приобщиться к культуре пития. У одного столика цивилизованно проводили время трое работяг. Опасливо озираясь, они доливали в кружки из бутылки водку — дополнительный прицеп, чтобы «коктейль» молотом врезал по мозгам. И вели интеллигентный разговор, что мастер, сука такая, неправильно им наряд закрыл, управы на гада нет. Хуже старорежимного буржуйского приказчика к народу относится. И что с ним делать? Бока намять или в партком идти?
От столика к столику бродил небритый инвалид без руки, в солдатской шинели без петлиц и знаков различия, держал перед собой пустую кружку:
— Плесните, люди добрые.
Обычно добрые люди отливали чуток.
— Выпей за наше здоровье, — сказал работяга, плеснув.
Инвалид с достоинством кивнул:
— За ваше здоровье!
Таких нищих инвалидов, жертв войны, и не только войны, особенно много было в Москве лет пять назад. Некоторые действительно не могли себя найти в мирной жизни, другие с готовностью скатились по социальной лестнице до маргиналов — им так удобнее. Власти время от времени принимали меры: кого-то пристраивали на работу, кого-то в дом инвалидов, а кого и в тюрьму. Постепенно этих людей становилось меньше. И уже не первый год в Москве обещали решить проблему окончательно — очистить столичные улицы от этого позора, загнать тех, кто не понимает русского языка и продолжает бродяжничать и попрошайничать, в соответствующие им места.
Два густо татуированных «питекантропа», улыбаясь во все свои фиксы, мирно беседовали и попивали пиво. Перед каждым из них стояла пара покрытых пеной, как Эльбрус снегом, кружек.
Как уверял начальник угрозыска, пиво здесь хорошее, почти не разбавленное. Бывало, что ведомая жаждой справедливости разгоряченная публика лупцевала не понявших, куда попали, торговцев пивом за недолив и разбавление водой божественного напитка. Правда, пенить и разбавлять не перестали — тут уж у работников прилавка непреодолимый условный рефлекс, но наглеть и волновать народ, озабоченный культурой пития, прекратили.
Инвалида, приблизившегося к их столику, один из «питекантропов» отшил обнадеживающим обещанием:
— Бог подаст.
И татуированные вернулись к разговору. Мы застали самый его конец, логическое завершение. Как я понял, в пылу диспута один другого назвал чем-то непотребным.
— Ты за базар-то хоть отвечаешь? — грустно осведомился татуированный номер один.
— Отвечаю, — легкомысленно проинформировал татуированный номер два.
Тогда первый номер, больше ни слова не говоря, сосредоточенно разбил о столик кружку, остатки пива выплеснулись как на спорщиков, так и на столик. В его руке осталось импровизированное оружие — ручка с острыми стеклянными лезвиями. Им он с ходу полоснул собеседника по лицу.
Тот оказался тоже парнем не промах. Невероятно шустро отпрыгнул назад. Рука его нырнула за пояс. Нож там наверняка.
Нет, не нож. Заточенная отвертка. Добрый инструмент. Продырявить можно так же надежно, как и финкой, но в разряд уголовно наказуемого холодного оружия не попадает.
— Ша, урки! — гаркнул Антипов. — Замерли! Оружие на землю!
Оба татуированных будто налетели на стену. Покосились