Я кивнул, осознавая, что в его словах есть крупицы истины. Но, все-таки мой скептический настрой не рассеялся до конца.
— Неужели вы думаете, что ваш эрцгерцог Фердинанд готов к тому, чтобы поднять оружие против своих собственных соплеменников? — спросил я.
— Это вопрос, который вы должны сами задать ему. Но помните, князь, что в эти смутные времена даже враги могут стать союзниками, если у них есть общая цель с нами. И потому мы открыты к союзам даже с теми, кто может показаться нам сомнительным, — ответил граф, посмотрев в мою сторону как-то косо.
И я понял, что это он, скорее всего, именно на меня намекает.
Мы продолжили движение к лагерю, и вскоре я увидел силуэты солдат на фоне костров. А когда мы подъехали ближе, я заметил, что немолодые солдаты, призванные в ландштурм из резервистов, собирались вокруг молодого полковника, который стоял на телеге и произносил речь, словно Ленин, забравшийся на броневик. Несмотря на свой несолидный возраст, говорил этот человек с такой искренностью и страстью, что даже я почувствовал силу его убеждения. Его слова о предательстве императора Франца и о величии Моравии звучали, как призыв к действию, и я понял, что говорящий был не просто молодым командиром, а обладал харизмой, присущей политическому лидеру. И солдаты, которые слушали его, видели в нем символ новой эпохи, фигуру, которая сможет изменить ход событий, возглавив борьбу за справедливость, как они ее себе представляли.
— Смотрите, князь, — тихо произнес граф, — это и есть сила нашей идеи. И она способна вдохновить даже тех, кто, казалось бы, не имеет ничего общего с наследием государства славян, которое много веков назад существовало на этой земле.
Я задумался над его словами, и в этот момент понял, что важные изменения истории вокруг меня только начинаются. Я почувствовал, что стою на пороге великих перемен, когда прямо здесь перед моими глазами рождалась новая история, которая могла изменить судьбы народов Европы самым непредсказуемым образом.
Я слушал то, что говорил молодой полковник своим солдатам, и в моей голове лихорадочно крутились мысли о том, что на моих глазах назревают революционные события. А эти люди, считающие себя нацией мораванов, преисполнились желанием совершить свой собственный революционный переворот, имеющий национально-освободительный характер. Даже, наверное, характер псевдо-националистический, поскольку много людей среди мятежников не имели моравских корней, или же уже давно позабыли их, перемешавшись с теми же немцами. Но, тем не менее, все они настолько вдохновились идеей возрождения древней славянской страны, что готовились идти за эту идею в бой.
Еще я в этот момент подумал, что смута в центре Европы, которую решили начать Свидетели Великой Моравии, пойдет России на пользу. Ведь эти бунтари отвлекут на себя не только силы Наполеона, но и ослабят другие соседние государства, если те начнут вмешиваться в конфликт. Следовательно, почему бы мне им, действительно, не помочь? Раз они решили драться за свою идею, так пусть дерутся. А, когда разгорится пламя их национальной революции, можно будет туда и дровишки подкидывать. С этими мыслями я спешился и вместе с графом подошел к телеге, с которой, увидев, как мы подъехали, спрыгнул молодой полковник. И граф тут же представил нас друг другу.
Двадцатичетырехлетний эрцгерцог смотрел дерзко и так же дерзко говорил:
— Я рад видеть здесь среди нас представителя из русского штаба. Но, должен сказать вам, князь Андрей, что ваш хваленый Кутузов позорно обделался под Аустерлицем, точно также, как обделался и наш генерал Франц фон Вейротер, предложивший бездарный план сражения, как обделались и оба наших государя императора, которые позорно бежали еще до окончания битвы, поняв, что проиграли ее, и не найдя в себе сил для дальнейшего противодействия Бонапарту. Правда, ваш император сумел хотя бы сохранить армию, уведя ее, пусть и с потерями. Наш же Франц ни армию не сохранил, ни честь свою, бросившись сразу кланяться Наполеону и униженно просить это кровожадное чудовище о мире.
Эрцгерцог говорил нарочито громко, чтобы слышали все солдаты ландштурма, обступившие нас со всех сторон. И я понял, что эти заговорщики-революционеры намерены использовать меня еще и для своей пропаганды и агитации. Мол, заручились уже поддержкой со стороны России, которая прислала к ним целого князя из ставки Кутузова. Хотя я один, понятное дело, не решал ничего, да и не мог решать в том положении, в котором оказался. Ведь я попал сюда не по своей воле, а по воле случая. Тем не менее, я чувствовал, что мое появление подбадривало присутствующих в их безумной решимости сражаться за идею реставрации целой страны на политической карте Европы.
Все солдаты смотрели на меня радостно, а их лица были полны надежды и решимости. И я подумал, что правильно подобранные слова, замешанные на жажде справедливости и сказанные вовремя тем людям, которые давно желают услышать нечто подобное, могут вдохнуть жизнь даже в идею воскресить из небытия давно мертвое государство.
— Вы правы, поражение при Аустерлице никому из нас не делает чести. Но, из него можно извлечь уроки, чтобы не повторять снова подобных ошибок, — ответил я эрцгерцогу, стараясь сохранить спокойствие в голосе, несмотря на весь этот солдатский митинг, творившийся вокруг.
Эрцгерцог усмехнулся, а в его глазах заблестели азартные искорки:
— Извлекать уроки мы, разумеется, станем. Но, это потом. А сейчас, князь, мы собрались здесь не для того, чтобы вести мирные беседы. Мы собираемся обсудить с вами новые планы сражений! И я надеюсь, что Россия поддержит нас.
Тут и граф неожиданно громко объявил:
— Князь Андрей присоединился к нам не с пустыми руками. Русское командование прислало вместе с ним гвардейцев Семеновского полка, драгун Санкт-Петербургского полка и артиллерийскую батарею!
Ландштурм ответил на это известие радостным гулом. Вот только, граф не уточнил, что всех этих бойцов, оставшихся в моем отряде, не более полуроты, а пушки отбиты нами у французов. Впрочем, собравшиеся на площадке возле входа в рудник военнослужащие ландштурма не знали об