А еще раньше, до появления вражеской колонны на горизонте, пленные французы по моему распоряжению, не покладая рук с самого рассвета, навалили срубленные деревья с той стороны, где в стенах монастыря зияла огромная брешь, через которую кавалеристы Дорохова накануне прорвались прямиком к французскому штабу. Пленники работали с неохотой, но под бдительными взглядами наших солдат, которые иногда подбадривали особенно ленивых прикладами ружей, они довольно быстро притащили из леса и навалили деревья друг на друга, создав препятствие для конницы и с этого направления. После такой тяжелой работы выглядели французы жалко, их руки были покрыты смолой и еловыми иголками, а лица отражали усталость и ненависть к нам.
Несмотря на все принятые оборонительные меры и уверения пленных французских офицеров в своем смирении, я опасался, что недовольные и усталые от работ, навязанных нами, плененные егеря, которых набралось больше двух сотен, все-таки могут поднять бунт внутри монастыря, увидев поблизости своих гусар. Потому я распорядился срочно построить всех пленников в большую колонну и отвести их в наш прежний лагерь, в заброшенную каменоломню с рудником внутри. Пленные, разумеется, не знали, что отправляю я их прямиком навстречу австрийцам. И те, наверняка, удивятся подобному «подарку». Впрочем, то, как решат поступить австрийцы с этими пленными французами, меня мало волновало в этот момент, поскольку я готовился к бою, имея гораздо меньше личного состава, чем противник, и вовсе не имея артиллерии, в то время, как у неприятеля она была. А удастся ли Дорохову сходу нейтрализовать французских артиллеристов, оставалось пока вопросом открытым.
Прежде, чем распределять своих стрелков по позициям, я обратил внимание на их лица — они были полны решимости, но, в то же время, на них читалась усталость не меньшая, чем у пленных французских солдат. Ведь семеновцы уже выдержали много испытаний в этом походе, а любой человек сделан не из железа. Да и железо тоже устает, ржавеет и ломается. Что уж требовать от обычных людей? В сложившейся ситуации меня немного радовало лишь то, что солдаты после тяжелого боя на рассвете в пехотном каре все-таки успели за несколько часов поесть, согреться возле костров и даже немного поспать. И сейчас, когда их опять подняли по тревоге, каждый из русских гвардейцев понимал, что его жизнь снова зависит от точности и слаженности действий в бою. Построив солдат, я обратился к ним с небольшой речью, рассказав о новом приближении неприятеля и изложив план противодействия. И бойцы смотрели на меня с пониманием того, что необходимо набраться терпения и хладнокровия, чтобы подпустить неприятеля поближе, а ударить только тогда, когда враг появится возле самых монастырских стен.
В пехотную засадную группу, задачей которой было спрятаться на заброшенном кладбище, я отобрал самых сильных физически. Этим ребятам предстояло не только открыть фланговый огонь, когда вражеская колонна встанет перед монастырем и заметается под обстрелом наших стрелков со стен, но и организовать противодействие вражеским гусарам, которые, наверняка, кинутся в их сторону, понеся потери от выстрелов. Позиция на кладбище среди разросшихся деревьев и кустов, остатков оград вокруг провалившихся старых могил и солидных могильных камней, многие из которых все еще торчали вертикально, как раз прекрасно подходила для того, чтобы лошади вражеских всадников сломали там себе ноги, если только туда сунутся. И тогда наши чудо-богатыри из Семеновского полка, затаившиеся там, покончат с французскими гусарами с помощью штыков. Во всяком случае, я надеялся, что гвардейцы не подведут меня и на этот раз.
Глава 31
Дорохов и его всадники замерли в засаде, когда с лесной дороги послышались звуки: топот множества лошадей по снегу, звяканье упряжи и оружия, скрип тележных колес и громыхание тяжелых повозок на неровностях старой дороги, которую снег и лед сгладили, но не избавили от ухабов. В засадном отряде все напряглись, затаив дыхание и прячась за елками, когда наконец-то из-за поворота показались вражеские кавалеристы на резвых конях, одетые в яркие ментики, отороченные мехом и расшитые золочеными шнурами, которые гусары в холодное время года носили поверх своих доломанов. Французские кавалеристы ехали неспешно. Их лошади двигались шагом, а сами всадники, гордо держа головы, внимательно осматривались по сторонам с высоты своих седел. И высокие гусарские кивера, украшенные красными кисточками, едва ли не задевали за нижние ветки деревьев.
Древесные ветви сильно разрослись, нависая с обеих сторон над дорогой, которой местные жители пользовались нечасто из-за своих суеверий. Ведь вела она прямо к проклятому чумному монастырю. А там среди руин, как поговаривали моравы, до сих пор в полнолуние плясали в ночи призраки монахов. Предание гласило, что когда-то все они умерли там от страшной болезни, настигшей их прямо в стенах обители, словно кара небесная за слишком тяжкие грехи. И с тех пор их неуспокоенные души, якобы, водили хороводы, заставляя неосторожных путников сходить с ума, забираясь на высокие стены и башни, чтобы упасть с них и разбиться насмерть. Но, французы, уже пережившие все ужасы революции и череду войн, не верили подобным басням, направляясь на соединение с основной частью своего полка.
Следом за авангардом, насчитывавшим до четверти гусарского эскадрона, на достаточно большом расстоянии позади авангарда, двигались колонной по два кавалеристы основного состава. А уже за ними катились тележные фургоны, крытые парусиной, в которых везли провиант, палатки, запасной порох и пули, а также бочонки с уксусом, необходимым для охлаждения пушек. Уксус, в отличие от воды, испарялся с горячих стволов почти мгновенно. И любой артиллерист знал, что если охлаждать и чистить стволы орудий, применяя воду, то внутри пушка сделается влажной, а порох, конечно же, нельзя намочить. А еще артиллеристы считали, что применение уксуса снижает риск разрыва орудий. К тому же, уксусная кислота хорошо очищала пороховой нагар после выстрелов.
Сама конная артиллерия, приданная полку, ехала за телегами обоза. Полковая батарея состояла из шести старых четырехфунтовых пушек, произведенных во Франции еще во времена монархии. Трофейные шестифунтовки, захваченные французами во время битвы при Аустерлице, этой батарее почему-то не достались. Впрочем, перемещать 4-фунтовые пушки по плохой заснеженной дороге было полегче, поскольку весили они, разумеется,