Французские егеря, оставленные возле старых выработок, потрясенные внезапностью нападения, заметались в панике возле костров. А их крики смешивались с треском выстрелов и со звоном стали. Дорохов ловко орудовал на скаку трофейным палашом, поражая противников клинком по головам, налетая на своем коне словно смертоносный вихрь. Поручик видел, как падают враги, как их лица искажают страх и боль, и его сердце радостно стучало в унисон с ритмом боя. В этот момент он упивался своим торжеством над противником, думая о том, что каждый удар его палаша — это не просто насилие, а настоящий акт мщения французам за Аустерлиц.
Сражение выдалось скоротечным. Бой за лагерь быстро закончился, и вскоре французов, плененных там, уже охраняли австрийские солдаты, выбравшиеся из заброшенных выработок, едва увидев, что русские победили. А Дорохов повел своих конников дальше по дороге в сторону монастыря, намереваясь прийти на помощь нашей пехоте, отбивающейся от французов посередине замерзшего болота. Да только помогать уже и не пришлось, поскольку большая часть конных егерей провалилась под лед вместе со своими конями, погибнув в болоте, а те, кому все-таки посчастливилось вылезти из смертельной ловушки разверзшегося льда, ледяной воды и болотной жижи, выглядели жалкими, мокрыми и грязными, немедленно сдаваясь в плен. Эти французы полностью утратили боевой дух, мечтая лишь о том, чтобы русские им позволили поскорее согреться возле костров.
Битва с конными егерями завершилась нашей победой, напомнив мне своим итогом Ледовое Побоище, учиненное Александром Невским рыцарям Левонского ордена, когда те тоже проваливались под лед, будучи облаченными в слишком тяжелые доспехи. Мы победили, но эта победа далась нашей пехоте нелегко. Семеновцы потеряли убитыми полное отделение, а раненых набралось с целый взвод. И я знал, что этот бой навсегда останется в моей памяти, как символ мужества и стойкости русских гвардейцев. Потому что такое не забывается.
Глава 27
Разгромив французов возле старого рудника, поручик Федор Дорохов во главе конного отряда устремился с холма в сторону низины. Оставаясь на дороге, он и его кавалеристы с удивлением и ужасом наблюдали, как эта заснеженная пустошь разверзлась проломленным льдом. И множество французских конных егерей начали тонуть в ледяной воде. А ровное место в низине между холмами, поросшее кое-где чахлым кустарником, оказалось болотом с тонким льдом, припорошенным снегом. И французская кавалерия, выскочившая туда после первой атаки, и собравшаяся в кулак для повторного натиска на пехотное каре русских гвардейцев на самой середине, проломила лед своей тяжестью.
Поручик, сжимая поводья, остановил своего коня у основания холма, еще на склоне возвышенности. Удивленные глаза Дорохова были устремлены вперед на низину, где разверзлось болото, подобно огромному и зловещему капкану. Наблюдая, как французские всадники проваливаются в разверзшуюся хлябь один за другим, словно во врата ада, Дорохов испытывал смятение чувств — смесь удивления и ужаса со злорадной радостью и победным торжеством от того, что несчастье постигло неприятеля, превосходящего численно и имеющего все шансы для того, чтобы победить. Но, судьба на этот раз решила иначе. Удача отвернулась от французов, предназначив им участь проигравших.
Слишком увлекшись атакой, французы не учли, что снег, который покрывал пустошь в низине, скрывал такой коварный подвох, как недостаточно прочный лед, под которым скрывалась трясина, готовая поглотить всех, кто имел несчастье попасть в ее объятия. Дорохов понимал, что французские егеря, уже атаковавшие пехотное каре, прочно вставшее на дороге посередине пустоши, были вынуждены делать второй заход, поскольку первым натиском не смогли добиться результата. Пехотинцы понесли потери, но остались на месте. И, проскакав вдоль каре русских гвардейцев, не в силах его опрокинуть с первого раза, тоже теряя своих и вынужденно отворачивая в стороны от дороги, французские всадники снова собрались вместе для следующего удара, когда лед не выдержал их. Они не ведали, что смертельная ловушка таится у них прямо под ногами.
Дорохов и его всадники остолбенело смотрели, как французские кавалеристы начали друг за другом проваливаться в ледяную пучину. Лед, не выдержавший веса многочисленных лошадей с людьми на спинах, раскалывался, издавая зловещие звуки: треск, скрежет и бульканье. Словно сама природа хохотала над глупостью французов. И Федор почувствовал, как его сердце замирает от мысли, что перед его глазами происходили не просто глупые смерти в рядах противника, а настоящая расплата за вражескую самонадеянность. Поручик сделал для себя вывод, что французов, скорее всего, настигла кара небесная за их грехи и излишнюю уверенность в том, что горстка русских пехотинцев будет вскоре легко перебита.
Набожным Дорохов никогда не был, относясь к религии с тем же цинизмом, как относился и ко многому другому в жизни в силу своего бунтарского нрава. Но, такую грандиозную картину внезапной гибели неприятельской кавалерии, которая развернулась перед ним, поручик мог оправдать лишь проявлением некой высшей справедливости. А его боевые товарищи, большинство из которых, хоть и были славными рубаками, служившими в армии уже много лет, вовсе не противопоставляли себя религии, а придерживались традиций православной веры. И они, наблюдая за происходящим, истово крестились и бормотали молитвы.
— Господь покарал французов! — слышалось перешептывание за спиной поручика.
Дорохов обернулся. И взоры его кавалеристов, полные страха и недоумения, встретились с его собственным. Они все понимали, что этот момент — не просто миг военной победы, а настоящая драма, разыгравшаяся на фоне зимнего пейзажа, где вражеские всадники сделались жертвами не столько военных действий, сколько самой природы. Крики французов и предсмертное ржание лошадей, погибающих в пучине болота вместе со своими седоками, смешивались с завываниями ветра и с треском льда, создавая жуткую какофонию смерти, в которой крики человеческой боли и страха смерти звучали особенно пронзительно.
— Надо бы помочь бедолагам, — раздавались шепотки между всадниками за спиной поручика.
Русские драгуны, видя перед собой страшный разгул стихии, поглощающей жизни людей, даже забывали в эти минуты, что перед ними находятся враги. И милосердие, заложенное в душах русских людей матерями с малолетства, прорывалось наружу, заслоняя собой все остальное. Поручик же чувствовал, что его кавалеристы не должны стать