– Ну, горшок ночной, ну, куча конская, – бормотал он ожесточенно, зло, упершись глазами в одну точку – подпрыгивающий задок «запорожца», – ну, фабрика звезд, ну, грязные кальсоны, ну, курдюк поросячий… Держись!
Машина сейчас держалась земной тверди, как танк, впечатывалась в нее колесами с прочностью стальных гусениц, – вот что значит найти точку опоры, почувствовать сцеп с земным шаром, – с довольным хрипом киллер втянул в себя воздух, потом медленно выдавил его. Такое раздельное дыхание помогает избавиться от разных всхлипов души, от квелости, которую грамотные люди зовут эмоциями. Тьфу!
Настигая «запорожец», он радовался злорадно, тяжелые цепкие руки прочно лежали на круге руля, до пузыря этого кривоногого оставалось совсем немного – буквально чуть-чуть…
Киллер задержал в себе дыхание, приподнялся на сиденье – сейчас раздастся удар, грузовик колесами своими проедет точно посередине чумной машиненки, превратит ее в кусок мятого железа.
Краем глаза он скользнул по боковому, забортному зеркалу – нет ли какой машины сзади, которая может стать свидетелем того, что должно произойти, – сзади ничего не было, пустота, белая морозная гладь, окаймленная жидкой растительностью: вдоль дороги, и справа и слева, росли обглоданные козами тощие лозины.
Рот киллера растянулся в еще большей улыбке. Хорошо было жить на белом свете, дышать свежим воздухом. Сегодня он получит кое-какие деньги за старого пня, сидящего в «запорожце», – не бог весть что, конечно, но на пиво хватит. И на шампанское, чтобы отлакировать пивной заряд.
Ханин в эти мгновения тоже косился в боковое зеркало с надеждой увидеть сзади какой-нибудь драндулет – он помешает грузовику расправиться с ним, но сзади было пусто – никого и ничего.
И впереди – никого и ничего. Белая, посвечивающая мертвенными мигающими пятнами дорога, отвалы, лишенные теней и неровный холмистый горизонт.
До Шкилевки было еще далеко. Ханин невольно застонал, засек в навесном зеркальце промельк своего бледного лица, отметил, что изо рта на подбородок у него вытекла тонкая струйка крови, глянул в левую сторону, потом в правую… Ничего спасительного.
Внутри у него шевельнулся страх, в следующее мгновение он зажал его зубами, не дал выплеснуться наружу.
Дорога делала поворот, уходила направо, к засиненным горбам холмов, отвал слева громоздился опасной промороженной стенкой, которая по крепости не уступала каменной. Ханин на полном газу, совсем не думая о том, что его «иномарка» может опрокинуться, начал делать поворот, резко накренился вправо, вжался всем телом, головой в дверцу машины – хоть и малая это помощь «иномарке», а все помощь, «запорожец» приподнялся, кренясь на одну сторону, но сбрасывать скорость Ханин не стал, нельзя было этого делать, как только сбросишь, машина сразу заюзит, Нина Федоровна, находясь в беспамятстве, сползла на край сиденья, стукнулась головой о железо, Ханин сквозь напряженное повизгивание мотора услышал этот стук, поморщился от боли.
Глаза он по-прежнему не отрывал от навесного зеркальца. Иногда он видел там самого себя и поспешно отводил взгляд в сторону.
Киллер, уходя вправо, накренился всем телом вправо, словно бы хотел прибавить машине еще немного скорости, засипел натянуто… Но грузовик – это не «запорожец», что киллер знал хорошо, поскольку в различных рейсах стер до основания с полсотни покрышек и понимал, что ушко иголки, в которое легко пролезет «запорожец», грузовику никогда не одолеть.
На самой крутой точке поворота пустой грузовик вдруг опасно приподнял левую сторону, киллер опасно охнул, словно бы не верил тому, что происходило, ткнулся головой в боковое стекло кабины, пытаясь осадить машину, под колесо попал большой окаменевший комок и у киллера выбило из рук руль.
Он выматерился, но в следующее мгновение его подкинуло к потолку кабины, и мужичонка чуть не откусил себе язык, головой, самой макушкой, он всадился в обтянутый синтетикой металл верха, шапка закрыла ему глаза.
– Мать твою! – заорал он обозленно, громко, кулаком поддел шапку и ухватился за круг руля обеими руками.
Он упустил момент, когда можно было выправить ход грузовика, – ну словно бы кто-то плюнул ему в глаза, с другой стороны, у лихого шофера, несмотря на опыт, не хватило мастерства, чтобы это сделать, глаза у него раскрылись испуганно, сделались огромными, будто выскакивали из орбит, и он закричал страшно, словно был оглушен пулей или осколком.
Грузовик, почувствовавший свободу, вильнул колесами и задел кузовом, левым задним углом за обледеневший отвал, отлетел на середину трассы, в следующий миг его снова, будто магнитом притянуло к отвалу, и машина вновь всадилась в каменно-твердую стенку.
От удара, прозвучавшего как взрыв, у грузовика сорвало левое крыло, в мелкие сверкающие брызги рассыпалось ветровое стекло. Киллер закричал обреченно, прижался к рулю узкой непрочной грудью, попробовал выровнять грузовик, но скользящая на колесах, как на коньках, тяжесть потеряла управляемость, машину понесло по дороге боком, в следующий миг грузовик вновь всадился в отвал, с него сорвало второе крыло и капот, под колеса попал твердый порог – мерзлый, прочный, как металл, грунт и грузовик взлетел в воздух.
На ходу с него сорвало одно колесо, швырнуло под машину, грузовик накренился, ткнулся носом в снег, в воздух взлетела целая копна ледяного сеева, из кабины раздался прощальный крик киллера, и тяжелый автомобиль с грохотом закувыркался по дороге.
Ханин сбросил скорость, лицо у него задрожало, внезапно заслезившимися глазами он поймал в зеркальце искореженный корпус грузовика и покачал отрицательно головой – он не верил тому, что видел.
Перевел взгляд на Нину Федоровну, на прогоревшую печку – слава богу, что она прогорела, иначе бы вывалившиеся дрова и угли сожгли бы «иномарку», заранее приготовленные, но не попавшие в печку мелко наколотые поленья с громким стуком скакали по днищу кабины, словно два десятка Буратино, испеченных папой Карло и теперь настырно рвущихся на волю, – потом снова поглядел на Нину Федоровну и губы у него предательски, будто в плаче, поехали в сторону.
Он хотел было остановить «иномарку», но в следующий миг отказался от этой мысли, останавливаться было опасно, и нажал ногой на педаль газа. Километра через четыре он все-таки остановился, перегнулся через сиденье к Нине Федоровне и, ощущая жалость, сострадание, прижал ее голову к себе.
– Нинон, Нинон… – забормотал он полубессвязно.
Нина Федоровна это бормотанье услышала, шевельнулась трудно, со стоном, словно бы в ней было что-то покалечено, вздохнула.
– Нинон… Нинон… – вновь почти бессвязно, нежно прошептал Ханин. – Очнись, пожалуйста!
Нижняя губа у жены была разбита, на ней запеклась кровь. Ханин вышел из машины, выбрал на обочине место почище и зачерпнул