– Обломок, кусок дыры, червячий хвост, соска, очесок, рваная галоша, – недобрые слова вываливались из него одно за другим, будто куски слюны, совершенно непроизвольно, без его на то контроля, мужичонка мог ругаться часами и ни разу не повториться, выплевывал слово за словом, и это получалось у него лихо – дырявый примус, обоссанный стакан, котях, ночной горшок, наевшийся рвоты солитер…
Наконец-то он развернул машину, включил дворники, сгреб с ветрового стекла крошку и обнаружил, что «запорожец» уже ушел далеко вперед и замолчал.
Ухмыльнулся – слишком уж наивной, вызывающей улыбку была эта попытка спастись, в следующее мгновение ожесточенно покрутил головой, вышибая из себя остатки квелости… Машина, за рулем которой он сидел, была сродни танку, могла ходить по любому бездорожью, по болотам и горам, по замусоренной поваленными деревьями тайге и вязкому песку, по засасывающей по самую выхлопную трубу грязи и дну рек, но вот на укатанном льду чувствовала себя неважно… И тем не менее «запорожец» никак не мог, не имел возможностей от него уйти и это мужичонка знал.
Рот у него дернулся вновь, надсеченная посередке губа победно поползла вверх, обнажила два крупных, как у лошади, зуба. Зубы эти всадились в нижнюю губу, примяли ее.
В поднявшемся в воздух морозном искристом севе он быстро набрал скорость…
Откричавшись, Нина Федоровна погрузилась в состояние некоего онемения, лицо ее, опрокинутое внутрь, застыло, будто отлитое из воска, залитые слезами глаза остановились… Нина Федоровна словно бы впала в кому, Ханин это засек, но ни помочь жене, ни привести ее в чувство, ни сказать ей хотя бы пару ободряющих слов он не мог – он внимательно следил за маневрами громоздкого грузовика, настигающего его хрупкую машиненку.
От грузовика надо было оторваться во что бы то ни стало, это Иван Сергеевич понимал очень хорошо… Скорости у «иномарки» не было почти никакой. А то, что было – обычная черепашья иноходь, неуклюжее переваливание с лапы на лапу, за время, когда одна черепашья лапа совершает очередной шаг, выспаться можно, поэтому оторваться от грузовика не удастся. Лихим маневром, будто Ханин управлял танком, тоже не удастся, значит, надо было придумывать что-то еще.
Он внимательно следил в небольшое навесное зеркальце за бросками грузовика. Страха не было, весь свой страх он до остатка сжег на фронте; убедившись один раз, что страх не отдаляет смерть, даже более – приближает ее, он этого убеждения придерживался до сих пор… Ханин понимал, что до деревни еще далеко и если он не обманет мужичка, схожего с грибом-васюхой, то до Шкилевки не доедет. И Нина Федоровна, впавшая в кому, погибнет, как и он.
Иван Сергеевич стиснул зубы: напрасно гриб-васюха считает, что он легко справится с маленьким, внешне неуклюжим, припадающим на одну ногу «запорожцем», – главное – не промахнуться, не упустить какую-нибудь мелочь или неприметный маневр.
Укатанная, блестящая от косых лучей солнца дорога словно бы наматывалась на невидимую шпулю, стремительно уносилась под днище «иномарки», мотор тонко пел, иногда, будто бы захлебываясь, всхлипывал на высокой ноте, и тогда Иван Сергеевич протестующе дергал головой: самое плохое из того, что могло случиться, – это если в движке лопнет какая-нибудь шпонка и мотор заглохнет. Тогда шансов на спасение не будет ни одного.
«Запорожец» продолжал на пределе возможностей мчаться по дороге, и напрасно Ханин сравнивал свою машиненку с черепахой – это была совсем не черепаха. За «запорожцем», настигая, несся хищный мордастый грузовик.
Деревня ханинская хоть и становилась с каждым оборотом колес ближе, а все-таки была еще далеко. Грузовик сможет клюнуть его как минимум десяток раз. Надо было держаться, как на фронте – иного не дано.
Ханин ощутил, что на лбу у него проступил горячий едкий пот, сполз на кончик носа, через мгновение на носу уже висела большая мутная капля. Он дернул головой, удивляясь тому, что способен засекать такие незначительные мелочи, поправил висящее вверху зеркальце, из которого неожиданно исчез метнувшийся куда-то вбок грузовик, в следующее мгновение понял, почему он исчез – дорогу пересекала широкая, растворившаяся в солнечном свете лощинка, она почти не имела тени, словно бы солнце било в эту лощинку отвесно, смазывало края, опускала их до уровня дна, водитель грузовика с высоты своего дерматинового дивана хорошо разглядел лощинку и соответственно совершил маневр.
Ханин сделать маневр опоздал, «запорожец», жалобно охнув, взлетел вверх, под колесами у него засвистел ветер, – Ханину даже показалось, что у машины сейчас отвалится низ, само днище, но «иномарка» была сработана крепко, над ней корпели толковые руки, «запорожец» снова издал надорванный, с жалобным оханьем стон, приземлился, подпрыгнул, снова приземлился и как ни в чем не бывало покатил дальше.
Грузовик одолел выбоину краем и тоже прыгнул – лишь твердые ошмотья снега полетели в разные стороны, да над кабиной взрябился и словно бы загустел морозный воздух… Гриб-васюха был толковым водителем, видать, раньше пахал на сложных северных трассах, знал, чем одна канава отличается от другой.
Васюха дал газ, укатанный снег загудел под шинами возбужденно, Ханин направил свою «иномарку» по косой к кромке дороги, пошел вдоль нее, в следующее мгновение понял, что совершает ошибку, грузовик может прижать его к высокой, обледеневшей до железной твердости обочине и расплющить его, помотал протестующе головой и поспешно вывернул руль, уходя от опасной обочины на середину дороги.
Нина Федоровна застонала, голова у нее обессилено свалилась на плечо мужа. Волна печали, какого-то обжигающего внутреннего ужаса накатила на Ханина, он сглотнул сбившийся во рту соленый комок – наверное, до крови прокусил себе губы. Комок мешал дышать. Ханин пропихнул его в себя, поморщился, прошептал, с трудом шевеля твердыми белыми губами:
– Нинон!
Водитель, сидевший за баранкой грузовика, прибавил скорость – он пошел в очередную атаку.
– Давай, давай, – просипел Ханин, – в нужный момент ты начинаешь свое наступление.
Под правую, покалеченную сторону «иномарки» попал кусок льда, машина вновь подпрыгнула, из патрубка вылетел огненный сноп, будто из широкой ноздри Змея Горыныча, обдал пламенем всю машину, Ханин ухватился за руль покрепче, в следующий миг «запорожец» благополучно приземлился, вновь густо сыпанул дымом и искрами…
Грузовик несся за «запорожцем», как щука за лакомой брюхастой рыбешкой, не отпускал от себя ни на шаг и сейчас снова пошел на сближение. Ханин продолжал в навесное зеркальце следить за грузовиком, попробовал даже разглядеть лицо водителя, но не сумел: в ветровом стекле бледнело плоское пятно,