И он думает. Что это оно и было.
И он заметил, что проснулся, и ощутил он, что и другие тоже. Воздух застоен от жары, и увидел он, как некоторые сели и прислушиваются. Он навострил уши к низкому рокоту, доносившемуся откуда-то позади них, а потом кто-то встал и закричал. Лошади. И вот уж налетело на них, и его осенило, что это. Первый выстрел скатился с лощины лязгающими сотрясеньями, а за ним другой, когда люди кинулись наружу из палатки. Вокруг них сплошь топот копыт и мазки огня от факелов, которыми размахивали всадники, окружавшие их, перемещенья какого-то сумасшедшего танца войны. Он увидел, как с лошади соскакивает человек с ружьем в руке, и он его наставил, входя в палатку, что миг спустя вспыхнула изнутри сотрясеньем белого света, мгновенный обман зрения, как будто высветило ее зарницей, а после сразу вновь затянуло во тьму. Он услышал треск выстрела, какой последовал, и палатка опять осветилась и потемнела, а воздух вокруг него принялся биться горьким светом, громом от стрелявших ружей, и завопили люди. Повсюду видел он мужчин с ухмылками смерти, целящих из ружей от шей, а некоторые от бока, иные же держали факелы так, чтобы стрелкам было видно, земля под ними тлела красным, как уголья. Он пригнулся пониже и побежал через заболоченную низинку, ружья фыркали едкими парáми, что незримо вились к небу, и слышал он, как они перекликаются между собой, обходя стоянку по кругу, и своих слышал он, люди тщетно взывали о пощаде, и тут он зацепился и споткнулся о тело. Поднялся, и свалился еще на одно, и оно застонало под его тяжестью. Влага крови того человека тепла у него на руках, и полз он отчаянно, а ее лицо перед ним вот оно, явнее, чем он воображал, и его поражает его яркость, и ползет он дальше, но не знает, где он, повсюду, кажется, только еще и еще тела, и земля кусает его за руки и глодает ему колени, и слышит он ее голос тихонько, и ползет сильней, ночной воздух сплошь гам грохочущей наковальни вокруг него, и вот он врезается прямо в стоящие ноги еще кого-то. Он поворачивает и карабкается назад, а потом закрывает голову руками, словно бы защищаясь от того, что человек, над ним стоящий, намерен сделать, видит, как поднимается ружье, и слышит ее голос поверх выстрела, и ясно уже ему, что́ с ним стало, удар, словно лошадь лягнула его в бок, и руки его падают обратно без толку. Яростный звон в ушах, и все равно слышит он голос ее мягко, ложись сюда, любовь моя, ложись, где кожа моя теплее, и он укладывается в нее тогда, тепло влажное в боку у него, укладывается навзничь спать супротив вращенья Земли.
* * *
Один работает кузнец, медленно и с тщаньем. Лишь одна лопата да две голые руки, и копает землю он глубоко, пока не ложится та раскрыто и радушно. Утро трачено, а щебень вокруг него красный, и смотрит он в яму, и думает, что сойдет и так. День проводит он, тужась под их тяжестью, с каждым возни и одному бы хватило, а когда набирается у него на тележный груз, он нянькает лошадь вперед и наверх к насыпи в лощине, животина медленная на запыленных своих копытах. Стоит она терпеливо, низко склонивши голову, пока человек разгружает подводу, каждого сначала взваливает себе на спину, а затем бережно укладывает наземь. Когда заканчивает, разворачивает лошадь и начинает путешествие заново. Весь день работает он, пока солнце всползает до гребня неба, а потом начинает опадать, и хоть голоден, не останавливается он поесть, а прекращает лишь, дабы задать лошади немного воды. Лошадь старается дотащить последнюю подводу с грузом, а потом кузнец ее останавливает, и разгружает подводу, и стоит один прежде, чем лопатой своей начинает закрывать землю.
Склоняется он к костровищу, и зажигает деревянный факел, и подносит его к стоянке. Холстина дымится и загорается быстро, а он поджигает каждую палатку, и вот уж затем все это место горит, стремнины черного дыма взметаются горько в воздух, а он поворачивается сквозь почернелые лужи, в которых отражается пламя, и начинает идти. И тут видит. Лежит серая в грязи – ленточка. Склоняясь подобрать ее, он смазывает с нее влажную грязь, держит миг, недоумевая, а потом отпускает, снимает ее у него с руки ветерок.
День после этого кончен под беззвучным небом, и он задирает голову и видит красное небо вечера. Запад весь увешан наступающей ночью, а дождевые тучи густы и выжидают. Ветерок вздыхает долго, сотрясает листву, что крепко лежит на суке, поджидая возвращенья осени. Земля делает шаг в тень, и птицы подворачивают себе головы. Все тогда стихает, пока тучи не лопаются настежь, дождь, что начинает падать, обширен и не замечаем. Земля стара и трепетна, и отвертывается она медленно прочь от падающего солнца.
Эпилог
Стояло утро, яркое через край, ей-же-ей, и он был в лесу, в руке топор, а дрова все густо отчеканены вокруг него. Занес топор он к небу, и на четверть вонзил в пень, и во сне начал идти домой. Роса на полях, и навел он лоск на сапоги свои, день только повис, белое насыщенье, никак не выдававшее того, что грядет, ни дождя, ни ветра, лишь громадная тишь повсюду вокруг да безмолвие, нарушенное лишь слабым дальним отзвуком собачьего лая. И шел он по тропе дальше, ярко на дороге, ярко на буке, дошел до изгиба и встал, слушая, утро почти притихло, запах земли да древесного сока, и