Боль, которую испытывала мама, я чувствовал на себе. Игла, медленно и неотвратимо прожигавшая себе путь сквозь ее внутренности, ментально сжигала и меня, и руки Аверре, сжимавшие ее горло, крепко держались за мое. У меня не было сил на то, чтобы сконцентрироваться и элементарно разрядить в него мощь всей своей ненависти.
И вдруг голос мамы ворвался в мысли отрешенной фразой:
«Отпусти, Сет».
Я сначала не придал этим словам значения, упрямо продолжая тянуть обоих – и маму, и наставника, – вверх, хоть и понимал, что физические силы на исходе.
«Сет, отпусти!»
Осознав наконец, о чем она просит, я так же мысленно выкрикнул в ответ:
«Ни за что!».
Но она не собиралась уступать.
«Пойми, что так будет правильно. Игла не может превратить меня в своего носителя из-за минна, который стал моей частью. Я чувствую, как она слабеет вместе со мной».
«Мы что-нибудь придумаем…»
«Нечего тут придумывать. Нужно только смириться. Смириться и понять, что я уже никогда не стану той Сол, что была твоей матерью когда-то. Наше с тобой время ушло безвозвратно. Единственное, что ты можешь сейчас сделать, это отпустить... отпустить меня и Батула, ради того, чтобы кошмар, в котором я существовала все эти годы, не оказался прожитым зря».
Рука мамы сама стала выскальзывать из моей, и я, как ни старался, не мог удержать ее потными пальцами. Слезы отчаяния и злости брызнули из глаз.
– Мама, не надо! – завопил я во всю глотку, хотя Аверре так и не понимал, к чему все идет.
«Поверь мне, так будет лучше…»
«Для кого?» – хотел выкрикнуть я, но было уже поздно.
Тонкие пальчики выскочили из ладони и, под непередаваемый вопль беспомощного отчаяния, скрылись вместе с моим наставником в темной глубине древнего урочища.
Борьба, все еще шедшая где-то там внизу длилась секунды, показавшиеся мне невыносимо долгими. Бессильно и слепо вглядывался я в непроглядную темень, прислушиваясь к глухим звукам бездны, только что отнявшей у меня самое родное существо во всём мире.
Мгновение.
Вспышка невероятной силы осветила недра Святилища, словно умирающая звезда последним своим дыханием порождает ярчайшее из космических явлений.
Стены содрогнулись от мощи, так что я едва устоял на ногах, спрятав лицо от света и жара, что мог, наверное, превратить меня в пепел.
Спустя секунду все снова погрузилось в непроглядный мрак, наполненный тишиной, принадлежащей только мертвецам.
Остался только я.
Дождь стучал по стеклам восстановленного окна в номере Аверре, рисуя сложные узоры из стекающей тонкими ручейками воды и напоминая барабанную дробь перед казнью. День переживал свой конец, но низкие тучи, окутавшие Мероэ, скрыли от глаз последние лучи заходящего солнца, погрузив пейзаж недавно миновавшей битвы в унылую пасмурную мглу.
Я стоял, прислонившись лбом к прохладному стеклу, отстраненно наблюдая за омовением, длившимся вот уже третий час без перерыва. Словно природа хотела смыть с себя всю грязь и кровь, оставленные событиями теперь уже почти прошедшего дня. На эти три часа весь город как будто вымер.
Нападение аборигенов, как ни странно, обошлось Мероэ, если можно так выразиться, малыми потерями. Сильнее всех пострадали графский замок и часть прилегавших территорий. Возвращаясь из джунглей на борту флаера Занди, я успел заметить несколько туш мертвых килпассов, чьи крылья торчали из разрушенных остовов.
Но, ни единого аборигена в воздухе или на земле заметить не сумел.
Занди сказал, что едва весть об уничтожении Иглы и разрушении Святилища достигла ушей махди, они тут же поспешили ретироваться, позабыв о собственной мести. Почему они так поступили, мне, увы, никто объяснять не стал, и я лишь удивился, что горожане еще не завалили графа требованиями нанести по джунглям сокрушительный ответный удар.
Стук в дверь отвлек от разглядывания дождевых ручейков на стекле, в одном из которых на секунду привиделся оскаленный лик Аверре. Едва возвратившись в отель, я тут же попросил Литу предоставить мне личный канал связи. Применив все необходимые защитные кодировки, я отправил сообщение в Цитадель с просьбой по возможности откликнуться на вызов. Делал я все это на автомате, словно машина, подчиняясь программе, как будто ничто и нигде уже не могло меня затронуть или взволновать. Визитеров я не ожидал вовсе и потому, когда настойчивый стук повторился опять, скосил взгляд на стол, не появилась ли на панели передатчика яркая красная точка. И, поскольку, таковой там не обнаружилось, устало проговорил:
– Войдите.
Дверь тихонько открылась, и на пороге появился, кто бы мог подумать, капитан Гетт собственной персоной. Вид у него при этом был не очень дружелюбный, что, в свете последних событий, не удивляло.
– Мне сказали, вы здесь, Эпине, – проговорил он, без приглашения ступая мокрыми ботинками на ковер.
– Еще бы, – фыркнул я, сложив руки на груди и уставившись на капитана исподлобья. – Вы ведь запретили кому-нибудь входить в мой собственный номер. Даже вещи мои не пожелали отдать.
Гетт ничуть не смутился.
– Таков порядок. Это место преступления и оно останется опечатанным до тех пор, пока дело не будет закрыто.
По-прежнему поглядывая на панель, я вовсе не испытывал желания поболтать о том, о сем с капитаном местной полиции и потому надеялся разобраться быстро и без задержек.
– Зачем явились, капитан?
Прежде, чем ответить, тот хмыкнул.
– Вы не очень-то любезны, Эпине.
Я искренне изумился:
– А вы ожидаете любезности? – И фыркнул. – Неужто забыли, как заставили меня сигануть из этого самого окна прямо на мостовую?
– Вы оказали сопротивление при попытке задержания, – парировал Гетт. – Вы нарушили закон. Ваше счастье, что я явился сюда не затем, чтоб увести вас под охраной. А ведь мог бы.
– Кто бы сомневался. – И я снова обернулся к окну. – Так зачем вы пришли?
Гетт молчал, будто собирался с мыслями.
– С меня требуют закрыть ваше дело, – спустя несколько долгих секунд ответил он.
– Кто? – Хотя интереса в моем вопросе было ничуть не больше, чем в том дробном стуке капель, бьющем снаружи по откосам.
Гетт не стал скрывать:
– Я только что был на аудиенции у его светлости, и он настаивал, чтобы я прекратил следствие и, как он изволил выразиться, «всяческие нападки против вас».
Я обернулся наполовину:
– Он объяснил, почему?
– Должен сказать, весьма витиевато. Он сказал, что убийство госпожи Бабор уже раскрыто и тот, кто его совершил, наказан. Граф намекнул, что в смерти хозяйки отеля виновата ведьма Аманра