– Хоть ты мне и не веришь, но ты здесь потому, что много для меня значишь, – добавил он, снова и снова поглаживая меня по щеке. Мне хотелось залепить ему пощечину, но что-то подсказывало, что лучше сохранять спокойствие. – Пока ты здесь, ничего плохого с тобой не случится, обещаю.
Я промолчала, а он снова улыбнулся и отошел.
Повернулся к разбитому зеркалу; пол был по-прежнему усеян осколками.
– Я велю убрать последствия этой катастрофы, завтра утром тебе принесут новое зеркало, – спокойно заявил он, словно во всех этих разрушениях не было ничего особенного.
– Не надо…
Он тут же перебил:
– Через полчаса жду тебя к ужину, – нарочито весело сказал он. – Надень что-нибудь красивое. Ужин – особое событие. Отвратительно, что люди перестали соблюдать элементарные правила этикета.
– Я не голодна, – серьезно ответила я.
– Тебе нужно поесть, Марфиль, – сказал он, направляясь к двери. – Не заставляй меня просить дважды, – добавил он, останавливаясь у выхода.
С этими словами он вышел, закрыв за собой дверь, а я тут же бросилась к ней, чтобы запереть. Но у двери не было ни замка, ни задвижки – ничего.
Кто угодно мог войти в комнату в любую минуту, и при этой мысли я похолодела от страха.
Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Придется как-то уживаться с Маркусом, в этом не было ничего нового, но стоило представить, как меня касаются его руки, как он гладит мои пальцы. И его угрозы…
«Делай все, что он говорит…»
Голос Себастьяна материализовался у меня в голове, как будто он рядом, и что-то у меня внутри помогло немного успокоиться.
«Шаг за шагом, Марфиль. Он лишь хочет, чтобы ты с ним поужинала».
Я приняла душ и высушила волосы феном, который обнаружился в ванной комнате. Мысли неизбежно возвращались к Тами, лежащей на полу в луже крови. Мне не удавалось выбросить ее из головы. Я огляделась, собираясь все же позвонить Лайаму, чтобы справиться о ее здоровье, а также попросить его позаботиться о моем псе Рико, пока я не вернусь, но тут же увидела, что телефон разбит. Он валялся в дальнем углу комнаты, покореженный и с безнадежно разбитым экраном.
– Черт! – только и смогла сказать я.
Сама уничтожила единственное, что еще связывало меня с теми, кого я любила.
Я тихонько чертыхнулась и заглянула в гардеробную, находящуюся рядом с ванной комнатой.
В шкафу было достаточно одежды, но я понятия не имела, кто распорядился все это купить, да и не хотела об этом задумываться. Пошарила на вешалке среди платьев и юбок, но не нашла никаких брюк, даже джинсов…
Это что, шутка?
Выругавшись про себя, я схватила платье – самое простое из тех, что там были, и надела его.
Я поискала какую-нибудь обувь, но нашла лишь туфли на шпильках и сандалии на высокой платформе.
«Этот тип – полный придурок», – подумала я.
Убедившись, что здесь нет моих вещей, как нет ничего, что могло бы мне понравиться или подойти, я решила спуститься вниз босиком.
Это что же, я с самого начала бросаю ему вызов?
Да, очевидно, так и есть.
Я спустилась по лестнице. Откуда-то доносилась музыка, показавшаяся мне знакомой.
Я плохо помнила, где находится столовая, но долго блуждать не пришлось. Внизу у лестницы меня ждала горничная, чтобы проводить к Маркусу.
В столовой стоял длинный дубовый стол со стульями, обитыми очень красивой белой замшей, в цвет штор. Тут и там попадались какие-то детали зеленого цвета; на стенах висели охотничьи трофеи. Я знала, что Маркус любит охоту и, по рассказам отца, они не раз охотились вместе. И это дало мне очередной повод возненавидеть его еще больше.
Когда я вошла, он говорил по телефону. Его взгляд обшарил мое тело с головы до пят.
Вопреки ожиданиям, его привлекательное лицо озарила улыбка.
– Позже перезвоню, – сказал он своему собеседнику и отключился, не дожидаясь ответа.
Убрав телефон в карман, он указал мне на стол с приготовленным для нас двоих ужином.
Меня охватила мелкая дрожь.
– Пожалуйста, садись, – сказал он, приглашая меня жестом.
Он отодвинул для меня стул, и я села, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не схватить нож и не вонзить ему в глаз.
– Ты просто неотразима, – заметил он, усаживаясь во главе стола.
– Мне бы хотелось, чтобы принесли мои вещи, – попросила я.
– Не беспокойся, ты можешь купить здесь все, что захочешь, – перебил он, открывая бутылку. – Налить тебе вина?
– Предпочитаю воду, – сухо ответила я.
– Брось, ты уже не маленькая, – упрекнул меня он, наливая в бокал темно-красную жидкость, не обращая внимания на мои протесты.
Две горничные принесли подносы с едой, наполнили наши тарелки, а подносы оставили в центре стола.
При виде телячьего филе и спаржи, приготовленной на гриле, у меня потекли слюнки.
– Ешь, – приказал он несколько минут спустя, потому что я смогла лишь наколоть на вилку кусочек спаржи.
Я вздохнула, и взяла кусочек мяса.
– Понимаю, сейчас ты меня ненавидишь, – произнес он абсолютно спокойно.
Я посмотрела, как Маркус подносит бокал к губам.
– Признаюсь, меня это не слишком беспокоит, – продолжал он, отрезая кусочек мяса, – но, если ты позволишь, я могу сделать так, что пребывание здесь доставит тебе удовольствие, Марфиль, – добавил он, протягивая руку, чтобы коснуться моей.
Я напряглась, с трудом сдерживаясь, чтобы не ударить его.
Его пальцы мягко коснулись моих, и этот день показался мне вдвое длиннее, чем минувший месяц.
Страх, что он может причинить мне боль, затуманил все остальные чувства.
– Мне очень жаль, что я поступил так с тобой в тот день, – сказал он, мягко поглаживая по руке. Меня тут же затошнило. – Как ты сама убедишься, у меня сильный характер. Порой я теряю самообладание, но поверь, я не хотел сделать ничего плохого. Мало того, – заверил он, крепче сжав мою руку и вынуждая посмотреть на себя. – Я хочу защитить тебя, Марфиль… Я готов убить любого, кто попытается убить тебя, и можешь быть уверена, скоро я это сделаю.
Я потянула руку, вырываясь.
– Не желаю ничего знать о том, чего ты хочешь и что собираешься делать, – серьезно заявила я. – Я здесь лишь потому, что у меня нет другого выхода. У меня даже нет возможности поговорить с отцом. Насколько я понимаю, ты меня похитил.
Маркус глотнул вина и осторожно поставил бокал на стол. Вытерев губы салфеткой, он вновь улыбнулся, хотя на этот раз в его глазах не было радости: лишь что-то темное, и мне вновь стало не по себе.
– Позвони отцу, –