— Значит, продам очень скоро. — Я развела руками. — Говорят, после смерти художника рисунки всегда взлетают в цене. Заодно и проверю: врут или нет.
Возникла странная пауза.
— Знаешь, Виталия… — притихнув, Ян снова улегся на подушку, кривовато водрузил салфетку обратно и вытянул руки по швам. — Лучше на эти деньги каждую неделю покупай свежие цветы и приноси на мою могилу.
— Может, я тебе куплю пару замагиченных гладиолусов в горшках? — предложила я. — Они никогда не завянут. Или хвойное дерево в кадке. Красиво будет смотреться.
— Нет! — с трагизмом в голосе пробормотал он. — Только живые цветы. Ярко-алые розы в цвет моего разбитого сердца.
— Надолго денег не хватит, — заметила я. — Максимум на пару месяцев.
— Продай еще с аукциона портрет, — немедленно предложил он.
— То есть не надо его сжигать? Уверен? Мне несложно выполнить последнюю волю умирающего.
— Да не надо ничего жечь! — снова вызверился хворый, как вполне здоровый.
— Договорились, — согласилась я. — Ничего не палим, все художества сбываем с молотка.
На этой позитивной ноте Илайс привел лекаря. Тот сочувственно покачал головой, заставил Яна задрать рубашку и послушал через трубку впалую грудь. Пощупал что-то на шее и заключил:
— Обыкновенная простуда. На Сарвате с непривычки одноликие часто начинают болеть. На улице жарко, в помещениях холодно, напитки ледяные. Теплое питье, жаропонижающее снадобье и ополовиньте плошки с охлаждающими камнями. Через пару дней вообще забудет, что болел.
— Что он сказал? — Художник испуганно приподнялся на локтях и поймал сползшую на глаз тряпицу.
Между тем я поблагодарила лекаря. Тот пообещал прислать в преподавательский пансион флакон с лекарством и раскланялся.
— Почему он уходит? — От паники у Яна подозрительно заблестели разноцветные глаза, может, собрался порыдать за загубленное на чужбине здоровье. — Почему вы все молчите? Илайс, друг мой драгоценный, не щади меня и ответь! Это все-таки смертельно? Сколько мне осталось? Говори как есть!
— Лет пятьдесят, — хмыкнул тот и, склонив голову к плечу, внимательно присмотрелся к приятелю. — Но скорее поменьше.
— В каком смысле? — не понял Ян и повернулся ко мне. — Я чего, не умираю?
— Господин Лунецкий, у вас банальная простуда, — сухо пояснила я. — Не знаю ни одного человека, который умер бы от насморка.
— Но это драконьи сопли! — воскликнул он. — Они крайне опасны для обычных людей.
— Мы не страдаем простудами, — фыркнул Илайс, так сильно расстроив страдальца, что тот швырнул салфетку в миску с водой, повернулся набок и резко закрылся одеялом с головой. Потом передумал и голову высунул. Видимо, задохнулся.
— Сожгите потрет, — промычал он в подушку. — Выполните последнюю волю умирающего.
— Ты не умираешь, — напомнила я.
— Но умирал, когда озвучивал последнюю волю, — буркнул Ян. — С жизнью прощался!
— Но ты сказал, что сжигать портрет не надо.
Художник подскочил на кровати, резко сел и указал пальцем в дверь:
— Оставьте меня, жестокие люди… и драконы!
Мы с Илайсом охотно согласились дать ему передохнуть и гуськом направились на выход. Утром нам предстояла поездка к старым развалинам в двух часах пути от академии. Возле разрушенного храма видели стаю виверн. Охотиться я, как и обещала Эсхарду, не планировала, но отправляться в леса без привычных ловчих артефактов не хотела. Кропотливые сборы обычно занимали много времени.
— Вы серьезно уходите? — обиделся Ян.
— Открой, когда принесут снадобье, — велела я и кивнула в сторону подноса, прикрытого салфеткой. — И поешь уже. Бульон почти остыл.
Отбывали мы в предрассветных сумерках. Академию накрывала влажная дымка, в тишине разносились скребущие звуки метел. За порядком на территории следили студенты младших курсов и каждое утро подметали потемневшие от влажности дорожки. Вещи до повозки мне тоже помогли донести парни из дежурных. Когда все было готово к отъезду, из туманной дымки выступил бледный как смерть Ян с деревянным этюдником на плече.
— Порисую с натуры, — буркнул он сипловатым голосом.
— Ты вчера с миром прощался, — напомнила я.
Художник одарил меня хмурым взглядом и признался:
— Историк вечером приходил, предложил за деньги порисовать развалины. Набросков сделаю, пока вы за бестиями следите.
— Никогда не подумала бы, что ты воскреснешь ради денег, — искренне удивилась я.
Ян одарил меня выразительным взглядом, закинул в кузов этюдник и забрался сам.
— Что происходит? — уточнил Илайс на рамейне.
— Художник едет с нами, — пояснила я настороженной охране.
Дракон упер руки в бока и склонил голову набок, всем своим выразительным видом намекая, что в их походе даже бестиолог, желающий контролировать охоту, не самый желанный гость, а уж художник и вовсе элемент лишний. И даже вредительский, учитывая, что за ним в дикой природе, в отличие от бестиолога, все-таки надо приглядывать хотя бы одним глазом.
— Я посторожу, пока гений будет творить, — взяла я ответственность за помощника. — Лучше пусть рисует, чем помирает.
— Вы меня, что ли, обсуждаете? — Ян высунулся из повозки и оглядел нас с большим подозрением.
Мы оставили его без ответа и молча забрались в кузов. Добравшись до места, я раздала драконам ценные указания и выдала флакон, чтобы обработали одежду средством, отбивающим запахи. Парни покивали. Илайс похлопал меня по плечу, сказав, чтобы я расслабилась, но не до зевоты, а то надо за художником следить. Сильные взрослые драконы из отборного отряда стражей самого владыки все сделают в наилучшем виде. Волноваться не за что! И начали скидывать одежду.
Один принялся разуваться, второй вылез из рубашки, продемонстрировав татуировку из двух драконьих крыльев на лопатках и четыре шрама от когтей какого-то зверя. Илайс с невозмутимым видом расстегивал многочисленные ремешки на кожаном жилете.
— Вы что делаете? — сухо спросила я, складывая руки на груди.
— Раздеваемся, — подсказал Илайс.
— Это я заметила. Вы в драконов, что ли, собрались превращаться?
— Сейчас шустренько наловим тебе виверн, как кроликов, — самодовольно заявил Илайс и подмигнул мне.
— Охота пройдет впустую, — недовольно заявила я. — Виверны разбегутся.
— Это драконьи бестии, — упрямо заспорил Илайс. — Они всегда выбирают схватку. Готов поспорить, госпожа бестиолог.
— Спорим. —