Солдатики в казармах шептались: «Смотрите, государя у нас скоро изведут, а после и царицу всеконечно изведут же. Великий князь Петр Алексеевич мал, стоять некому».
— Будет у нас великое смятение, — пророчествовали вещуньи. — Нужно государю толщину убавить, сиречь бояр, а то много при нем толщины.
— А кто изведет его? Свои! Посмотрите, скоро сбудется!
И как было не верить страшным предсказаниям, если на Петербургской стороне объявилась нечистая сила! То не сказка, толковала чернь и дьячки, часовые сами слышали стук и беготню этого духа: то кто-то бегал в монастыре по трапезной, то что-то стремглав падало, а когда наутро оглядели колокольню, увидали, что стремянка, по которой лазили к верхним колоколам, оторвана и отброшена, колокольные же канаты спутаны узлом.
— Некто другой, как кикимора! — говорил поп дьякону.
— Не кикимора, — возражал тот, — а возится в трапезной черт.
Вечерами в аустериях и кабаках сами собой потухали огни, и часы на соборной колокольне не в срок глухо били полночь…
— Питербурху быть пусту! — разносила молва вещие слова…
А Петр к Рождеству почувствовал себя настолько бодрым, что возглавил компанию славильщиков. Несколько дней спустя он в последний раз собрал всешутейший собор для выборов нового князя-папы, взамен умершего Бутурлина. Петр лично запер шутовской конклав кардиналов в комнате, где происходили выборы, и, чтобы облегчить им работу мысли, велел выпивать через каждые четверть часа по ковшу водки. Под утро смертельно пьяные кардиналы пробормотали имя нового князя-папы — никому не известного чиновника.
На Крещение царь отправился на водосвятие и, возвратившись во дворец, слег окончательно. Последние дни он не знал ни минуты покоя: его тело сотрясалось в конвульсиях, приступы мучительной боли исторгали у него вопли, слышимые далеко за дверями царской спальни. Когда боль ненадолго отступала, царь жарко каялся в своих прегрешениях; два раза он причащался из рук Феофана Прокоповича и получал отпущение грехов. Екатерина не отходила от постели умирающего ни днем, ни ночью. Улучив минуту, она попросила мужа ради обретения душевного покоя простить Меншикова, пребывавшего в немилости. Последнее прощение Данилычу было даровано. Вместе с ним были прощены все осужденные на смертную казнь и все дворяне, не явившиеся на последний смотр.
28 января крики сменились глухими стенаниями. Петр впал в забытье. В начале шестого часа утра Екатерина, перекрестившись, вполголоса начала читать молитву «Господи, прими душу праведную», — Петр отошел, не приходя в сознание[61].
Петербург опустел.
Гроб с телом царя был выставлен для прощания в Петропавловском соборе. В один из дней во время всенощной в храм вошел Ягужинский, взволнованный, расстроенный; указывая на гроб, стал говорить, как будто Петр мог его слышать, что князь Меншиков учинил ему сегодня обиду, хотел снять шпагу и посадить под арест, чего он, недреманное око царево, над собой отроду никогда не видал… Тело умершего императора еще не успело остыть, а господа принципалы и сенаторы уже вцепились друг другу в глотки.
А россияне, оставшись сиротами, ликовали тайно и явно.
— Здравствуйте! Государь ваш умер! — радостно возвещал прихожанам поп Златоустовской церкви в Астрахани.
— Государь этот, — объясняли молодым парням старцы раскольники, — приказал брады брить, немецкое платье носить, и его послушникам быть там же, где он сам обретается, сирень во аде.
Один монах в келье Московского Богоявленского монастыря в день смерти Петра записал: «Злочестивый, уподобившийся самому антихристу, восхитивший Божескую и святительскую власть, соблазнитель и губитель душ христианских, прегордостным безумием нареченный держателем всероссийского царства, попущением Божиим Петр, бывый великий, ныне всескверный император, со своими бывшими единомудрствующими да будет проклят! И да будет тако, да будет тако, да будет тако!»
По рукам ходила развеселая картинка, которой русский народ почтил государя царя Петра Алексеевича, шутейшего дьякона всепьянейшего собора, — о том, как мыши кота хоронили. Любил государь в шутовских шествиях ходить — так вот ему поминаньице! У кого самого разума нет, тому под картинкой объяснение: везут погребальные дроги восемь мышей, а за ними с музыкой идут мыши корелки, охтенки, чухонки и ижорки с ладожским сигом в руках, да церковные мыши, которым солоно пришлось, да мыши лазаретские, которыми переполнили Русскую землю котовы баталии и виктории, идут мыши от больших домов и питейных погребов с чарками, братинами, корчагами и ушатами, а следом две крылатые мыши ведут под руки кошачью вдову, чухонку-адмиральшу, которая ходит по-немецки, говорит по-шведски. Идут мыши, вспоминают покойника: жил престарелый кот славно, ел, пил, лапти носил, сладко ел, слабко срал, да вдруг заболел и в серый месяц, в шестопятое число, в жидовский шабаш — умер. А перед смертью говорил: эх, еще бы мне жить, да мир меня проклял.
Шли годы. Недостроенная храмина Петра — новая Россия — худо-бедно обустраивалась: кто-то разбирал ее кладку на собственный домишко, а кто-то — и таких было большинство — клал камень за камнем в ее стены. Порой в ее просторных комнатах гулял студеный ветер, порой в них полыхал пожар, но поколения людей, выросшие здесь, упорно латали щели и восстанавливали разрушенное, как умели, уже давно позабыв о первоначальном чертеже. Народная злоба на первостроителя, дубинкой заставлявшего класть камни в основание величественного нового здания, мало-помалу улеглась; зоркий русский глаз сумел разглядеть искру народного блага, сверкнувшую из-под пепла дотла спаленной Петром старой Руси. И теперь вместо сказаний о царе-антихристе русский народ складывал легенды о царе-работнике, который свой хлеб даром не ел, работая получше бурлака, и о его дивном граде, задуманном и построенном на небесах и затем спущенном ангелами на землю. Все злое, глупое, жестокое, что было в Петре и его деяниях, в конце концов исчезло, не оставив следа, как и полагается исчезать всему низкому, подлому и несправедливому в этом мире; осталось только высокое, доброе и прекрасное, ясно видимое сквозь годы и века, — жажда творчества, непрестанный труд во имя общего блага, пытливый дух исследования, шпиль Петропавловского собора, Академия наук, российский флаг, реющий во всех морях, школы, заводы, больницы, памятный тост за учителей и «о Петре ведайте, что ему жизнь недорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе».
Наверное, в этом и есть единственное оправдание и прощение, доступное человеку здесь, на земле.
Примечания
1
Петр родился 30 мая 1672 г.; наступивший через два дня Петров пост заставил отложить крестины и торжественный пир по этому случаю до разговения.
2
Тараруй – болтун, бахвал.
3
Милославские, родственники первой жены Алексея Михайловича, Марии