Лошади выбивались из сил, приходилось часто вести их в поводу, давая отдохнуть. Ночевали под открытым небом, разводя лишь небольшой костер для видимости и отпугивания мелких хищников, которых, к счастью, почти не встречалось. Видимо, та бойня распугала всю живность в округе на много километров.
Я много думал в эти дни. О произошедшем в Старом Городе. О своей силе, вырвавшейся наружу. Это было пугающе и… пьяняще одновременно. Контроль. Вот чего мне не хватало. Я мог генерировать колоссальную энергию, но не мог ей управлять. Это было похоже на владение ядерной бомбой без инструкции и кнопки детонатора — опасно и непредсказуемо. Руна внутри меня, тот камень в сознании — он отзывался, он давал силу, но требовал чего-то взамен. Чего? Концентрации? Воли? Или чего-то большего?
Маргарита по-прежнему оберегала нас, скрывая ментальным заслоном от любопытных глаз на тот случай, если троица еретиков решит пуститься за нами следом и попробовать найти хоть кого-то из нас.
Она заметно уставала, бледнела, но держалась стойко, лишь иногда просила меня приобнять ее покрепче, чтобы «заземлиться», как она выражалась. Не буду лгать, эти моменты близости, пусть и вынужденной, были… приятными. От нее пахло травами, лесом и чем-то неуловимо женственным, несмотря на дорожную пыль и усталость.
И вот, на исходе третьего дня, когда силы были уже на пределе, а надежда начала таять, мы увидели его — знакомый силуэт Хмарского. Покосившийся забор уже заменили на новый, крепкий частокол. Крыша господского дома блестела новенькой черепицей — кровельщики, присланные царем, явно не сидели сложа руки. Из трубы кузницы вился знакомый дымок — Михалыч был на своем посту.
Нас заметили издалека. Василь выбежал первым, спотыкаясь и размахивая руками. Его лицо, обычно хмурое и озабоченное, сейчас светилось неподдельной радостью. Увидев телегу со спасенными, он осекся, снял шапку и торопливо перекрестился. Вера в чудо, такая простая и искренняя, была написана на его лице.
— Барин! Александр Иванович! Родные! — голос его дрожал. — Живы! Все живы! Господи, слава Тебе!
Он бросился помогать мне слезать с лошади, его руки тряслись от волнения. Подошел Андрей Михайлович. Его лицо, обычно суровое, сейчас смягчилось. Он не стал говорить лишних слов, лишь крепко, по-медвежьи, стиснул меня в объятиях, отчего у меня захрустели кости.
— Вернулся, — пророкотал он, и в этом простом слове было столько всего — и облегчение, и гордость, и отеческая забота. — А мы уж тут места себе не находили. Думали, гадали…
Даже Скворцов, вышедший из дома и опиравшийся на свой неизменный посох, позволил себе легкую улыбку, едва заметную в уголках губ. Его пронзительные синие глаза изучали меня, словно пытаясь проникнуть в самую душу, прочесть все, что я пережил.
— Трудный путь вы избрали, барон, — произнес он своим тихим, но веским голосом. — И опасный. Но цель оправдала средства. Рад видеть вас в добром здравии. И ваших спутников тоже, — добавил он, кивнув в сторону хламников, которые уже помогали выносить из телеги своих обессилевших товарищей.
Началась суета. Женщины выбежали из дома, ахая и охая, причитая над истощенными телами спасенных. Их тут же унесли внутрь, уложили на импровизированные лежанки, стали обтирать влажными тряпками, поить теплыми отварами. Иша немедленно приступила к своим обязанностям полевого лекаря, осматривая каждого, накладывая припарки, шепча какие-то свои, только ей известные, заклинания или просто успокаивающие слова.
Вечерний ужин прошел в атмосфере тихой радости и глубокой усталости. Мы сидели за длинным столом, который теперь стоял не во дворе, а в большой зале на первом этаже — ее успели привести в порядок. Отремонтировали пол, застеклили окна, даже повесили на стены какие-то грубоватые, но чистые гобелены. Горели свечи в подсвечниках, создавая уют. На столе дымилась похлебка из свежей зайчатины и свежеиспеченный хлеб — Михалыч, оказывается, успел наладить и печь.
Я рассказал о нашем походе. Кратко, без пафоса и ужасающих подробностей. О том, как решили рискнуть и вернуться за повозкой в тот городок. О том, как нашли ее целой, а припасы — нетронутыми. О том, как тяжело было везти обессилевших людей, но как мы справились, поддерживая друг друга. Я умолчал о битве с Цепешем, о своей огненной ярости, об истинной природе кристалла и о Хозяине Леса. Не время и не место было для таких откровений. Главное — результат.
— И вот, — я кивнул на Маргариту, которая сидела рядом со Скворцовым, закутанная в теплое одеяло, и с аппетитом уплетала похлебку, — племянница государя, Маргарита Долгорукова, спасена и скоро отправится домой. Ее, — я посмотрел на Скворцова, — и Ивана брата, Митю, нужно будет показать лекарям. Остальные, кажется, приходят в себя, но наблюдение им не повредит.
Скворцов задумчиво кивнул, отхлебнув из своей чашки.
— Я осмотрю их завтра, барон. Мои методы могут оказаться действеннее городских костоправов.
— Был бы признателен, мэтр, — искренне поблагодарил я.
Затем, немного помолчав, я обвел взглядом всех присутствующих. Усталые, но живые лица моих людей — и крестьян, и хламников. Теперь они все были моими людьми.
— То, что случилось там, в Старом Городе… Это открыло нам глаза, — начал я, подбирая слова. — Да, там опасно. Да, там руины. Но там — ресурсы. Там — знания. Там — будущее, если мы осмелимся за него побороться. Шепота больше нет. Путь, по сути, свободен, если разобраться с местной фауной. Я считаю… я глубоко убежден, что мы должны начать думать об освоении этих земель. Не сразу, конечно. Но планомерно. Организовать экспедиции, зачистить районы, поставить укрепленные посты. Это даст нам… это даст всему государству толчок к развитию, которого не было сотни лет. Я намерен отправиться к государю в ближайшие дни. Представить ему Маргариту и… изложить свой план. Это рискованно. Возможно, безумно. Но я верю, что это правильный путь.
Снова тишина. Тяжелая, наполненная раздумьями. Иван смотрел на меня исподлобья, Михалыч кряхтел, Скворцов бесстрастно разглядывал узоры на своей чашке. Маргарита с любопытством переводила взгляд с меня на остальных. Хламники и крестьяне молчали, переваривая услышанное.
Путь домой был окончен. Но настоящий, большой путь — путь возрождения и прогресса — только начинался. И он обещал быть еще более трудным и опасным, чем поход в проклятый лес. Но теперь у меня была команда. Была цель. И была надежда. А это уже немало.
После ужина захотелось смыть с себя грязь и усталость не только дорожную, но и