Теперь-то вы знаете, счастливые вы мои, что не только сатанинские ковы развеять можете, но и что это дело легкое — да что я говорю, легкое! — наилегчайшее, наипростейшее изо всех, пустячок, чепуха, не требующая никаких усилий, никакого труда, братья мои милые, достаточно пальцем шевельнуть — и рассыплется в прах адская машина, и падут расчеты нечистой силы, как же это легко, как просто, дети мои, как же он слаб, этот Князь тьмы, что даже только появившийся на свет ребенок хитромудрые его уловки обойти может, даже оружие из руки его выбить, лишь бы знать, голубчики вы мои, с какой стороны подступиться. Но мы-то уже знаем, но вы-то уже знаете, разлюбезные вы мои, в чем суть дела, каким оружием можно врага в пух и прах разбить; к тому же в словах Спасителя всё уже сказано: когда сатана сатану изгоняет, не устоит царство его, а стало быть, только этот, этот единственный способ сработает против сатаны, и никакой другой — сатану сатаной же изгнать, его же собственным оружием на землю его повалить, зло злом уничтожить, отраву его же отравой отравить, вот оно, золотые мои, средство, вот спасение, вот избавление, вот столбовая дорога к жизни вечной, к свету небесному, вот оно посрамление ада, ах, какое же это счастье, дорогие вы мои, что Бог указал нам это средство и из грязной пасти демона вырваться позволил, какое счастье, какая высокая радость, будто человек со смертного одра поднялся, от болезни нехорошей излечился, из болота топкого его достали, из ила морского выловили и на берег вытащили...
Вот так, братья мои, мы дьявола дьяволом и изгоним, передышки ему не давая, замешательство в рядах его адских учиняя, порядок демонов нарушая, одного черта против другого наставляя, а второго против первого подзуживая и такую в царстве злобы кутерьму творя, что, собственной злобой отравленные, в прах все они и рассыплются. Но что это, собственно, значит, возможно, спросите вы, дьявола дьяволом изгонять, беса на беса натравливать, что это значит? А я вам отвечу, сейчас же и отвечу, родные мои, и всё сразу станет для вас таким ясным и таким легким, что вы со стыда сгорите, когда увидите, какую простую вещь вы до сих пор не замечали. А ведь дело именно в том, а может, и не в том — в это мы уже вникать не будем — так стало быть, в том, дорогие мои, чтобы умно притаиться и на каждое искушение дьявольское такой ответ иметь наготове, чтобы он звонкой пощечиной искусителя метил, воистину, воистину, друзья мои, надежно, действенно и верно — на каждого дьявола другого дьявола напустить во что бы то ни стало, лишь бы только в царстве злобы хаос навести; как то, к примеру сказать, когда тебя, сердце ты мое, отчаяние охватывает, а отчаяние — известный знак дьявольского искушения, чем ты отчаяние преодолеешь? Понятное дело, миленький ты мой, — развратом его одолеешь, точно, развратом жутким, разнузданным, бесстыдным, возмутительным, страшным, неописуемым; ну а когда опять к разврату искуситель тебя склоняет, соблазнительные прелести плоти суля, и манит, и сладкие картинки рисует, и томные огни разжигает, ты, рыбонька моя, ты другим грехом эти его распутные нашептывания, как серпом, срезаешь — пьянством, да таким запойным, чтобы оно полную немощь во все члены излило и параличом душу и тело сковало; и опять-таки, когда он, бес нечистый, к пьянству тебя склоняет, ты в него грехом скупости, словно снарядом убийственным, выстреливаешь, вот так цел и невредим из затруднительного положения выйдешь. А вот что делать, когда любопытство праздное да порочное в сердце зародится, неуемная жажда знаний, что божественное величие оскорбляет, — как ее извести, как искусителя прогнать? Очень просто, братья мои, есть и на это очень легкое средство, о, какое же оно легкое: ты запрягаешь в работу греховность лени, и тщетным оказывается дьявольское искушение, ибо лень любую страсть, даже самую большую, из души прочь изгоняет. И ты снова, как и раньше, в чистоте пребываешь, да и дьявола на посмешище выставляешь. Лень же, в свою очередь, завистью изгнать можно, а зависть — гордыней, гордыню же — праздностью, а праздность — жадностью, жадность, в свою очередь, снова развратом, и так каждое дьявольское искушение дьявольской же метлой прочь со своего пути сметешь.
Разве что слишком трудное пока для тебя это дело, голубчик ты мой, может, работы слишком много, раздумий слишком много, но ты не горюй, не печалься, дорогой мой, ибо есть способы против силков адских гораздо более простые, ты только внимательно слушай, прислушивайся, только следи в оба, и сразу узнаешь, что самопростейший способ дьявола одолеть в том как раз и состоит, чтобы зло искушения злом поступка прочь изгнать и таким образом чертовы фортели на посмешище выставить; например, он, искуситель тот, тебя к разврату подталкивает, а ты сразу же, без минуты промедления в разврат самый разнузданный бросайся — вот и нет больше искушения, нету его, ибо, вестимо дело, искушение действует до тех пор, пока поступка нет, но только дело доходит до дела, сразу искушение исчезает, так что здесь, брат мой любезный и сестра моя милая, ни минуты от искушения страдать не будешь и сразу всё исполнишь, что тебе бес нашепчет, и так искушение его в ничто обратишь: на воровство — воровством ответишь, на убийство — убийством, на гнев — гневом. О сколь же прост, братья мои, этот против сатаны способ, как же исправно работает он: силу искушения его развеять, незамедлительно искушению подчинясь. Но разве это можно назвать удачным расколом царства сатаны, черта чертом побитием, великой победой души над адской хитростью, грандиозной викторией, которую денно и нощно на небесех восторженно славить будут хоры херувимов и серафимов? О братья мои, важные вещи говорю я вам, от страшных несчастий спасти желаю, руку помощи простираю, дорогие мои, верьте словам моим, поверьте, умоляю, ибо речь идет о вечном блаженстве.
Что это вы на меня смотрите так, любимые, во что всматриваетесь? Что так удивляет вас? Что удивляет? А, наверное, кожа моя слишком смуглой показалась? Или вот эти рожки, которые вы заметили на голове моей? И что же такого странного увидели вы? Рожки как рожки, так, для красоты ношу, а впрочем, не только как украшение, иногда и для защиты сгодятся, если какой-нибудь козел на меня по дороге нападет и ну бодаться, а если не козел, то другой какой... всё равно козел. Или, может,