Ты что, в рыбу превратился? В статую? А ну давай проваливай отсюда, не то я не на шутку рассержусь. А, я понял, что ты задумал: ты только и ждешь, когда я рассержусь, и думаешь, что гнев мой у Бога за грех зачтется. Смех, да и только: ведь есть же еще такие глупцы, кому неведомо, что праведный гнев на дьявола в золото на Страшном суде превращается!
А впрочем, если тебя так приперло, можем и поболтать. От меня не убудет: с кем хочу, с тем и разговариваю, хочу — с Богом, хочу — с чертом. Вот только о чем с тобой говорить, не представляю. Видишь эти бумаги на столе? Ты хоть знаешь, дрянь, что это? Это Священное Писание, защита наша от твоих наветов, от всего вздора твоего. Нет, ты уж посмотри! Кто-кто, а я знаю, как тебя надо брать: теперь весь народ сможет прочесть Священное Писание — и этого ты боишься больше всего! Ненависть тебя обуяла, бешенство! Ну, скажи, ну, говори же, крючконосый, каково тебе теперь будет, когда каждый сможет прочесть, каждый правду сможет узнать, даже мужик какой, поденщик, лишь бы буквы складывать умел. Буквы выучит — всё узнает! И тогда куда ты сунешься со своей ложью, с ересью, а? Вот чего тебе надо, каналья, вот что тебя приперло; я всё понял: тебе здесь хочется что-то сделать, замутить, палок в колеса повставлять, у людей Слово Божие отобрать. Ноя не робкого десятка и мой девиз: Священное Писание для народа, для всех; и тогда ты хоть лопни от злости, а Писание будет... Будет!
«Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое...»
Что такое? Не бежишь? А на крест Господень? Apage!17 Опять ничего? Наверняка злость тебя сжигает, не говори, что нет, ты уже из последних сил терпишь, морду не воротишь, факт, что крест тебе нутро жжет. Вот только от доктора Лютера ты милости не жди: у меня для людей-то ее нет, а уж для тебя, породитель ведьм, и подавно не будет. Ты стал мне скучен, ты слышишь? Ну что таращишься, точно в душу влезть хочешь и высмотреть там что? Да и что ты там можешь высмотреть?! Бог — может, потому что Он до самого донца проникает, самые тайные мысли видит как на ладони, самые скрытные из греховных желаний, каждую пакость, каждое грязное поползновение заметит, ничто для Него не тайна. А что ты? Только по поверхности души скользишь, пару самых грубых оплошностей заметишь и уже думаешь, что ты умный? Ведь так ты думаешь, ну, скажи! Но учти, что я Богу тоже туда позволяю заглядывать, пусть Он видит, что там у меня. Грехи? Ну да, грехи, а я что, святой, что ли? Я не святой, я грешник, но разные бывают грешники. Бывают и такие, что Бог на их грехи и не смотрит, Ему важно, что там в душе у человека, а у меня там всё чисто, у меня душа как свежевыстиранная скатерть на столе.
И чего тебе после всего этого надо, чего зенки таращишь? Обжорство, говоришь, пьянство? Ну да, а зачем нам тело дано, и что оно такое, как не сосуд, грехами наполненный? Телом грешу, чревоугодничаю, факт, а что делать? Тело слабо, зато дух бодр. Сладострастие плоти? Но только в мыслях, только в душе, но никак не в действии. Понятно, что тоже грех, если кто смотрит на женщину, — Матфей, пять, двадцать восемь18, — короче, грех, а что поделаешь... брюхо не услышит духа, а уж что пониже брюха...
Гордыня? Ничуть! Довольно, это ты уже перебрал меру, дорогуша; этого во мне не найдешь ни ты, ни Господь мой, нету гордыни во мне и в помине, ни капли, ни на грош; смирение, смирение и только смирение. И если что я делаю, то делаю это от Бога, способности мои — от Бога. Сам по себе я ничто, пыль, а с Богом — я всё, я Богу служу единому, правду Божью людям несу, не своими силами, не своей мудростью, но Божьей. Смирение! Пока вы не станете как дети и т. д., — Марк, глава десятая19, — вот тайна Царства! Да знаю я истину, но не моя это истина, а Божья, не из себя я ее взял, вообще ничего от себя не беру, всё от Бога, сила Божья во мне — мудрость, из нее знание, из нее мудрость. Ну и где здесь гордыня? Нет во мне гордыни, ни капли.
Лень? Но ты, похоже, уже не говоришь об этом? Потому что даже ты, бессовестный лгун, устыдился бы сказать о том, что я ленив. О чем тут вообще говорить. Зависть? Видать, башка у тебя совсем задубела, старый ты врун, кому и чему я должен завидовать? У меня есть всё, что моей душе угодно, ты хоть это понимаешь? У меня есть мой Бог — а что мне еще нужно? Может, я тебе должен завидовать, только чему? Трюкам твоим чернокнижным, магической силе, страху, который ты напустить горазд, искусительным твоим приемчикам, умению соблазнять? Это как, живя на небесах, тосковать о пекле, глупый ты и речи твои дурацкие, всё, с меня довольно!
Аж у самого голова разболелась от твоей болтовни, от вздора, который ты несешь. А пойду-ка я спать, хватит работы на сегодня, и так целый день за столом, а зачем это всё? Ясно, что всё против тебя, всё для того, чтобы у тебя остатки отобрать, что в людях твоего есть и что ты в лапах своих держишь, всё на тебя указывает, ты теперь хоть крутись-вертись, плюйся, интриги плети, зверюга, а Бог пядь за пядью помаленьку будет из-под тебя почву убирать вот этой моей рукой, и поделом тебе. Не на земле, нет, тут ты можешь править, мир получишь себе во владение, здесь ты можешь в горностаи закутаться и корону на голову себе возложить, можешь хоть на всех тронах — вместе с папским — восседать, но перед вратами Царства Божия, словно цуцик, будешь трястись и скулить, да не отворят их перед тобой. Говоришь, что тебе и не надо? А не надо тебе, потому что ты не можешь, в этом всё дело. А почему ты не можешь? Потому что ты, понятное дело, не хочешь. Не хочешь, потому что не можешь, не можешь, потому что не