Так называемая проблема Орфея. Истинная проблема Орфея. Это не крик, направленный в бездну, и ожидание эха. Нет, ни в какую бездну я не кричу, кричать в бездну — идиллия, а в сущности — актерство. Хотя я сам вроде как актер, так что ничего против актеров не имею, даже горжусь, вот, взгляните на меня — актер, шут, музыкант, а почему бы и нет? — но когда я начну концерт, вот тогда и будет актерство, вот тогда я смогу крикнуть в бездну, а пока что не кричу, это мне ни к чему. У Орфея проблема с честью, а не с чувством; повторюсь, я хочу, чтобы вы меня хорошо поняли, кричать в пропасть — сантименты, чувство, но не о нем речь.
Откуда здесь такой сквозняк? Прежде никогда так не дуло. Может, я и вправду состарился, может, меня этот ревматизм пробрал до костей, ну да бог с ним, хотя откуда ему взяться? Вон, гляньте, глаза раскройте, вот щиколотки — суставы прекрасно сгибаются, а колени? Присмотритесь! Супер, ни о какой болезни речи быть не может! А голени — гладкие, изящные, это ж ноги бегуна! А икры, а бедра? Во, видите? Всё упруго, гибко, словно тетива у лука, аж приятно взглянуть, это бедра мужчины, созданные для любви. А эта грудь? Это ж камень: забудешься, прижмешься к кому-нибудь, в смысле к женщине, и ненароком ребра поломаешь — женщине, конечно. А плечи, а мышцы? Точно корабельные канаты. А тут вон шея, челюсти, зубы — чисто волчьи, череп — металл, глаза — орлиные, волосы еще ничего, хотя слегка тронуты сединой, а пальцы? Пальцы и для цитры, и для любви, и для тайных знаков, правда, больше ничего делать не умеют, но это пустяки! Какие еще умения в жизни нужны! Этих трех достаточно в этом мире для мужчины, это практически всё, что имеет для него значение... Вы о чем? Ах, про это... ну, локтевые сгибы. Вы действительно не видели их раньше, потому что они были под одеждой. Что означают эти следы? Шрамы? Какие еще шрамы, совсем свежие раны, ведь дело было только вчера. Ну да, бритва. А что поделаешь, пришлось. Кровь почти вся вытекла. Кто-то там попытался спасать, да было слишком поздно. Впрочем, я не таков, чтобы шутки шутить и дать себя спасти. Конец. Нечему тут удивляться. Вчера, со всем вчера и покончил.
Мои дорогие, любимые, друзья, ничего не говорите, видите, что я плачу, помилосердствуйте, войдите в мое положение, не говорите ничего плохого, я вас люблю, сжальтесь надо мной, я такой же, как и прежде. Это было вчера. Я был вынужден.
Был вынужден. Дело чести. Ситуация сложилась безвыходная. А я царский сын... царский сын... сукин сын... царский сын... сукин сын... царский сын...
Молитва Элоизы, любовницы Пьера Абеляра, каноника и теолога
Боже, иже еси любовь, зачем Ты сделал так, что любовь есть грех? Что я слышу, Ты говоришь, что не всякая любовь и не всегда? Но сколько этой безгрешной любви Ты отмерил по сравнению с той, над которой Ты простер страх вечного осуждения? Разрешенная любовь словно капля в море любви грешной, которую мы можем испытывать тоже только с Твоего разрешения. Говорят, что Ты допускаешь ее, эту грешную любовь, но что не Ты посылаешь ее, что это дьявол, за неправедность нашу влиять на нашу душу допущенный, разжигает в нас нечистый огонь. Но как же так происходит, что дьявольские силы рождают любовь? Может ли зло злобу свою в любви проявлять, если источник каждой любви — Ты? А если и суждено, что в наказание за грехи наши сила сатанинская получила доступ к душам нашим, то как же в толк взять то, что наказанием за грехи положен новый грех? Может, Боже милостивый, это за грех неправедной любви праотцев наших мы наказание несем такое, что сами к новой неправедности подстрекаемы? Неужто наказанием за грех должен быть новый грех? Abyssus abyssum invocat, как говорится, одна бездна другую эхом призывает, и грехи, стоит лишь первое звено сковать, протянутся цепью в бесконечность. Как быть? Ты, Боже, мир этот сотворил и таким его устроил, что грех кончиться не может, и старый грех новый за собою тянет, словно ангел морового поветрия. В чем тогда, Боже, милосердие Твое? Где грехов отпущение, если каждая вина, вместо того чтобы раскаяние вызвать и тем самым путь к спасению открыть, новую и еще большую вину призывает, а та новая — ту, что еще новее, и так без конца?
О, какая каша в голове, о, какое жестокое отчаяние! Как можно поверить, Боже милостивый, что мир наш — творение Твое, коль скоро каждое его зло беспощадно рождает зло новое, еще большее? Как же мне верить, что Ты мир сотворил, если в нем любовь с грехом связалась в узел неразрывный? Любовь — грех, а грех как огонь — сам себя приумножает и сам себя постоянно подпитывает. Вот он мир Твой, Боже, вот оно творение Твое. Кто же Ты после этого?
Нет, одно из двух должно быть правдой. Или врут те, кто называет Тебя Богом любви — ибо если Ты мир сотворил, то тогда не мог бы желать, чтобы любовь тянула нас вниз, как камень на шее на дно озера, или не Ты, Боже, не Ты сотворил мир сей, а он Тебя и супротив Тебя был зачат. И нет в Тебе любви и силы нет, чтобы мир сотворить, потому что злой Ты или бессильный. Вот и выбирай теперь, кем мне Тебя считать.
Господи Иисусе, что я такое сказала, что я сказала? Что Ты злой Бог, сказала я, и бессильный. Если Ты злой, то Ты вообще не Бог, если бессильный, то стократ тем более Ты не Бог, а брат наш, как и мы, погрязший в немощи и отчаянии. Так, может, и нет Тебя вовсе, Боже, Боже, а на самом деле существует только Сын Твой на земле, Сын-не-Сын, Сын без отца, человек слабый, бессильный,