Шляхи расселись вкруг костра и один за другим славили плодородную землю. Каждой девке, что обносила воинов питьем, ведомо было, к чему ведут такие речи: спросит завтра вождь, не прогневится ли Матка, если гости покинут ее владения, и станет ждать, что ответит. Ежели накажет вернуться и кликнет мужиков, чтоб принесли гостинец в дорогу, то уедут мирно. И гостинец известно какой – десятая часть припасов, что имеется в деревне. А если не докумекает, как себя повести, начнется бой. И тогда шляхи сами возьмут, сколько пожелают.
Рыжие отсветы пламени лизали суровые лица, отражались в темных глазах. Ласса сидела подле вождя ни жива ни мертва: где матушка? Когда Крапива подвела Шатая к своим, подруга заметила ее и только что навстречу не бросилась. Ну как тут развернуться да уйти?
Чашу с медом Крапиве никто подать не решился – ну как ненароком коснется? Пришлось самой наливать из кувшина и нести. Благо тяпенские привычно обходили хворобную, а шляхи даже в шутку не ухватили бы за запястье. Крапива низко поклонилась вождю, и рядом с ним мороз пробежал по коже.
– Отведай угощения, господине! Свежего ветра в твои окна!
– Свэжэго вэтра, – отозвался вождь, нехотя принимая чашу.
Отчего же нехотя? Да оттого, что сидел, сжимая Лассину руку, а пришлось отпустить. Та сразу почуяла, что старший в племени Иссохшего Дуба зол. А и как не злиться, когда Матка не пожелала сама потчевать, дочь подослала. Не знал вождь, что Свея другим гостем занята. Вот и пришлось Лассе подластиться: сначала угощение поднесла, потом села рядом на мохнатую шкуру, а когда вождь сдвинул брови к переносице, и вовсе вложила ладонь в его – широкую да сухую. Угрюмый воин мигом повеселел! Теперь же, когда сам разжал пальцы, Ласса поспешила вскочить.
Улучив мгновение, она шепнула подруге:
– Крапива, серденько мое, сбегай до матушки! Сил моих нет, боюсь я этих диких! Не уважу сама…
Крапива кивнула. Если Свея до сих пор не явилась, уж не случилось ли чего?
Девица будто бы вернулась к уставленному снедью столу, что хозяюшки вынесли во двор, а сама нырнула в темноту – и поминай как звали. Общинный дом стоял в самой середке Тяпенок, в стороне от ворот, где шел пир. Пока девка до него дошла, страху натерпелась! Все мстилось, следит кто-то, царапает спину недобрым взглядом.
Крыша Старшего дома не курилась дымком, дверь была плотно затворена, и казалось, будто бы внутри и вовсе никого нет. Крапива решила, что разминулась со Свеей, но все ж заглянула внутрь – убедиться. И хорошо, что заглянула, потому что Матке подмога была ох как нужна!
Баба ходила по избе от стены к стене, и лицо ее было красным. Она размахивала руками, доказывая что-то, а говорить старалась тише. Княжич же стоял перед нею, упрямо скрестив руки на груди. Половина лица его, шея и ладони сплошь были в ожогах, но лечение даром не прошло – уже не саднили. Дядька Несмеяныч тыкал кочергой потухшие угли в очаге и думал о своем.
Когда Крапива открыла дверь, все трое обернулись к ней, а Матка и вовсе чуть дух не испустила.
– Крапива, ты? Я уж решила…
Что там решила Свея, девица узнать не успела, потому что княжич вдруг поменялся в лице и сказал:
– Хорошо, будь по-твоему.
Дубрава Несмеяныч аж рот разинул: неужто своевольный воспитанник внял словам мудрой женщины?
Влас же докончил:
– Но в уплату вот ее возьму. – И он кивнул на Крапиву.
У девицы язык отнялся, а Свея уперла руки в боки:
– Ты, княжич, никак умом повредился?
Дубрава выпрямился, навроде как угрожающе, а у самого ухмылка в усах так и гуляет!
– Не бывало у нас такого, чтобы людьми плату брали!
Княжичу же слова Матки что сухой горох.
– Не в рабыни беру у тебя девку, а в жены.
Свея глянула на Крапиву: на той лица не было, какие уж тут сваты?
– Это ты, княжич, у ее отца с матерью спрашивай. Я девку неволить не стану.
Крапиве аккурат под материну юбку спрятаться и захотелось, лишь бы не стоять перед княжичем. Статный и могучий, с гордо выпрямленной спиной, точно вырезанный из темного дерева. Любая девка рассудка бы от счастья лишилась, прильнув к его груди! Вот только красота боле не обманывала взор: ожоги сделали лик княжича столь же уродливым, сколь и душа.
Влас поманил травознайку:
– Что обмерла? Иди сюда, не трону покамест. Вот мое слово, Матка Свея. Отдашь мне девку здесь и сейчас, назовешь молодшей женою, остановлю своих молодцев. А нет – быть битве.
Тогда-то Крапива поняла, отчего Свея раскраснелась, отчего гостей не встречает, а все княжичем занята. Упрашивала сдержать горячий нрав да не устраивать драки со шляхами. Одно дело – присоединить Тяпенки к Срединным землям, назвать своими да Посадникову метку в землю воткнуть. Тогда, коли кто посмеет грабеж чинить, перед Посадником и отвечать будет. Уж тогда племя степняков поостережется захаживать в деревню как к себе. Совсем другое – сражаться на ничейной земле. А Тяпенки как раз такие и есть – ничейные. И счастье, если изб не пожгут да баб не разложат в пылу битвы! Или того хуже: проиграет княжич, явившийся лишь с малой дружиной и не оправившийся от ран. И тогда уже тяпенским отвечать и перед отцом его, Посадником Туром, и перед вождем шляхов. А тех, кто гостя позволил обидеть, не щадят ни свои, ни чужие. Выходит, дорого дают за Крапивину жизнь…
Девица медленно подошла к Власу. Голос ее охрип, чужим зазвучал:
– Помилуй, княжич. По доброй воле твоею стану, но не чини расправы. Возьми Тяпенки под княжеское крыло миром…
Глаза у Власа были что омуты. И тлело в них что-то, о чем Крапива и помыслить не решалась.
– Матка Свея предлагала мне свою дочь в молодшие, но я не взял. А тебя возьму. И род твой получит ту плату, каковую ты сама выберешь. Назовешься моей, девица Крапива?
Он протянул к ней руку, но не коснулся, лишь обдало жаром щеку. Крапива открыла рот ответить, но горло будто удавкой затянули.
И в этот самый миг дверь распахнулась. На пороге стоял шлях по имени Шатай, и от взора его не укрылся ни сам срединный княжич, ни рука его, покрытая ожогами, словно от крапивы.
Глава 4
Свея кинулась к молодому шляху и сбила с ног. За нею следом, на ходу вынимая меч, метнулся Несмеяныч. Но прежде чем