Если Поузи не сможет удовлетворить требования кредиторов, писал Вашингтон, ему следует немедленно продать все, расплатиться с долгами, а затем переехать на запад, ибо
Перед вами большое поле — открывающаяся перспектива в глубине страны для искателей приключений — куда прибегают многие — и где предприимчивый человек с очень небольшими деньгами может заложить основу благородного поместья в новом поселении на Мононгахеле для себя и потомков. Излишки денег, которые вы можете сэкономить после погашения своих долгов, возможно, обеспечат вам столько земли, сколько в течение 20 лет будет продано за 5 раз больше, чем ваше предыдущее поместье — для доказательства этого достаточно взглянуть на округ Фридрих и увидеть, какие состояния были сделаны… первыми, кто взял эти земли: А как были созданы самые большие поместья, которые мы имеем в этой колонии; не путем ли покупки по очень низким ценам богатых задних земель, о которых в те дни ничего не думали, но которые теперь являются самыми ценными землями, которыми мы владеем? Несомненно, это было…
Посмотрите газеты, продолжал он, и вы увидите, что «многие хорошие семьи» продают свои дома и «уезжают во внутренние районы страны ради блага своих детей». Действительно, — заключил Вашингтон, — «некоторые из лучших джентльменов в стране говорят об этом, но не по необходимости, а из соображений выгоды»[944].
Совет Вашингтона открывает окно в мечты виргинского джентльмена, пытающегося сохранить статус и честь перед лицом сужающихся возможностей. Советуя своему старому подчиненному искать новую жизнь на западе, Вашингтон пытался предложить рецепт чего-то большего, чем просто избавление от долгов, перед которыми он сам оставался в плену. Он выступал за новую жизнь, за возрождение добродетели и независимости, которыми, по его мнению, когда-то обладали дворяне.
Это было явно имперское решение, которое отражало веру Вашингтона в то, что британские министры вскоре снимут запрет на заселение Запада. «Я никогда не смогу рассматривать эту прокламацию, — писал он другому старому армейскому подчиненному, которого он пытался убедить стать его конфиденциальным агентом в приобретении земель за Аппалачским хребтом, — ни в каком другом свете (но это я говорю между нами), кроме как в качестве временной меры, призванной успокоить умы индейцев и [которая], конечно, должна быть высокой через несколько лет, особенно когда эти индейцы согласятся на наше занятие этих земель». Поэтому любой человек, который пренебрежет нынешней возможностью выследить хорошие земли и в какой-то мере обозначить и выделить их как свои собственные (чтобы удержать других от их заселения), никогда не вернет их себе»[945].
Во всех этих стремлениях и действиях не было ничего революционного, как и в самом полковнике — человеке настолько англофильском, что он заказывал свои костюмы в Лондоне и предоставлял портному самому выбирать ткань, цвет и покрой в соответствии с последней модой. Поскольку подобные планы требовали доступа к западным землям, они зависели от политики, проводимой в Лондоне, а значит, от факторов, которые ни один американец не мог контролировать. Поэтому Вашингтон и его коллеги решили зарезервировать места в ограниченном членстве Миссисипской компании для «девяти [лондонских] джентльменов с таким влиянием и состоянием, которые могут способствовать ее успеху» в обеспечении миллионов акров, поставленных на карту в этом предприятии. Такие планы предполагали — более того, требовали — столь же тесной интеграции лондонских интересов в управление американскими земельными схемами, как и американских интересов в управление империей. По мнению Вашингтона и большинства других колониальных лидеров, на основе таких отношений сотрудничества обширные владения, которые они помогли завоевать Британии, действительно могут стать основой для самого славного и прочного Imperium со времен самого Рима. Все недоразумения, вызвавшие кризис, связанный с принятием Гербового акта, остались в прошлом; все трудности, сохранявшиеся в экономике, при тщательном управлении будут преодолены. Перспективы империи сверкали перед ними, оставаясь недосягаемыми[946].
НЕЗАВИСИМО ОТ ТОГО, во что верили политические лидеры Британии, считая, что их страна способна разбить Америку на атомы, не британская сила могла сохранить империю, которой был предан Вашингтон и ему подобные. На самом деле безопасность империи зависела от неосязаемых качеств, которые энергичное применение силы могло только разрушить: вера в справедливость и защиту короны, надежда на лучшее будущее и любовь к английской свободе. Не все эти качества были одинаково важны для различных народов, населявших североамериканские колонии и завоеванные территории, но все вместе они были необходимы для выживания трансатлантического политического сообщества. Для индейцев, на земли которых наступали англо-американские поселенцы, как и для бывших подданных Людовика XV, которые теперь жили под британским военным правлением, первый элемент был крайне важен: и те, и другие нуждались в могущественном покровителе, который защищал бы их общины от гораздо более многочисленных и агрессивных англо-американцев. Сами англо-американцы воспринимали защиту короны как должное, как основу всей политической жизни. В свете стремительного роста их численности более важным для них была надежда на улучшение материального положения. Это, в свою очередь, зависело от доступа к новым землям империи и рынкам сбыта их продукции, а оба эти условия, наряду с сохранением заветных прав и свобод англичан, были важнейшими условиями верности. Таким образом, чаяния и представления англо-американских колонистов неизбежно расходились с потребностями индейцев и, по крайней мере косвенно, с потребностями их новых соотечественников — канадцев; тем не менее Георг III был обязан беспристрастно предоставлять им всем свою защиту и справедливость.
Учитывая сложность построения любого земного царства на фундаменте веры, надежды и любви, не стоит удивляться тому, что даже искренний, добросовестный царь не смог найти формулу, которая бы гармонизировала столь противоречивые интересы, оправдала столь противоречивые ожидания и укрепила эмоциональные связи, которые были единственным прочным цементом империи. Министры, сформировавшие администрацию Рокингема, и все те, кто последовал за ними на службе Георга III, представляли себе империю в основном как институциональную структуру, в которой суверенная власть, проецируемая из центра метрополии, наводила порядок на ее колониальной периферии, организуя жизнь внутри нее к взаимной выгоде британцев и колонистов. Учитывая ментальные ограничения, которые накладывал их опыт и сама эпоха — память о