Никто не мог обойти вниманием и неаппетитное зрелище, когда крупные плантаторы устраивали лотереи, чтобы собрать деньги, необходимые им для выплаты долгов. Несколько таких отчаянных попыток восстановить платежеспособность последовали за кризисом, вызванным Законом о гербовом сборе, некоторые из них были непосредственно стимулированы необходимостью урегулировать дела с поместьем Робинсонов. Как правило, они заключались в продаже лотерейных билетов по пять фунтов за штуку, дававших счастливчикам право на владение рабами или землей стоимостью в сотни или тысячи фунтов, а в некоторых случаях — целыми действующими плантациями. Пожалуй, самой печальной из них была лотерея Уильяма Берда III, проведенная с целью собрать (как он надеялся) пятьдесят тысяч фунтов. В итоге он жаловался: «Я продал прекрасное поместье, чтобы уладить свои дела… но, к моему огромному разочарованию, не получил и третьей части денег, за которые продавались билеты»[933]. Берд совершил ошибку, продав билеты в кредит.
Эти события обеспокоили джентльменов Виргинии, поскольку они сделали из них пугающий, но вполне разумный вывод. Многие из крупнейших плантаторов провинции, люди, которые рекламировали свой статус роскошными домами, одеждой, каретами, землями и рабами, на самом деле были банкротами. Некогда единая социальная элита, обремененная долгами, впала в публичные ссоры и разделилась на фракции. Честь, самое ценное достояние джентльмена, казалось, внезапно стала еще более дефицитной, чем деньги. Было неясно, что низшие слои общества в Виргинии будут настолько почтительны, чтобы на неопределенный срок смириться с лидерством таких плантаторов, как эти. Но что могло бы восстановить платежеспособность дворянства и его авторитет? Если такие амбициозные люди, как Ричард Генри Ли и Патрик Генри, требовали ответа на публичном форуме, то большинству плантаторов оставалось лишь с опаской смотреть на открывающиеся возможности, затягивать пояса и мечтать о спасении.
Тем временем экономическая жизнь колонии стагнировала, а политика и культура, казалось, дрейфовали к какой-то неопределенной катастрофе. В конце 1766 года один из авторов «Виргинской газеты» уловил характер недовольства дворянства, заявив: «То, что эта колония находится в упадке или, я бы сказал, на грани разрушения, боюсь, слишком очевидно для самого поверхностного наблюдателя, чтобы нуждаться в каких-либо аргументах для доказательства»[934].Если отмена Гербового акта устранила непосредственную угрозу правам и собственности, то последовавшие за этим события пробудили в умах лидеров Виргинии страхи, которые грызли их еще сильнее, потому что не имели материального объекта и даже не имели определенной формы: никакой формы, кроме кошмарного образа правящего класса, который, потеряв контроль над своими аппетитами, заложил свою священную честь.
ГЛАВА 74
Будущее Империи
1766–1767 гг.
В Массачусетсе — сейсмический сдвиг в расстановке политических сил; в Нью-Йорке — противостояние между губернатором и ассамблеей; в Виргинии — раскол элиты. Все эти события последовали за Гербовым актом, и противоречия вокруг него усилили их все, однако Гербовый акт не стал причиной ни одного из них. Триумф партии кантри в колонии Бэй стал кульминацией кампании против придворной партии Томаса Хатчинсона, которая велась еще до окончания войны, и в ней прослеживались фракционные схемы, которые можно было проследить еще со времен губернатора Ширли. Реакция Нью-Йорка на Акт о размещении войск возникла в результате столкновений с армией, которые начались еще в 1756 году, когда лорд Лаудун захватил кварталы в Олбани и пригрозил разместить батальоны в Нью-Йорке, как в завоеванном городе. Скандал с Робинсоном в Виргинии возник в результате взаимодействия долгов плантаторов, депрессии и ограничения на выпуск бумажных денег, наложенного Законом о валюте. В каждом случае местная конкуренция, напряженность и беспокойство определяли конфликты, которые обострил и усилил Гербовый закон. Хотя фракционность, междоусобицы и тупики уже давно были обычными чертами колониальной политической сцены, в ожесточенности споров после принятия Гербового закона было что-то новое: что-то новое в той кажущейся легкости, с которой участники теряли представление о вопросах, которые на самом деле стояли на кону. Отмена Гербового акта не только не вернула империи процветание, мир и гармонию, но, казалось, каким-то извращенным образом выпустила дьяволов на колониальную политическую арену, а может быть, и в сознание колонистов.
Даже те районы, которых не коснулись волнения, вызванные Гербовым актом, в 1765-66 годах выглядели более неспокойными, чем прежде. В Западной Флориде причудливые споры о рангах и старшинстве возникли между губернатором Джорджем Джонстоном, полуоплачиваемым морским капитаном со знаменитым дурным нравом, и офицерами армии колонии. В отсутствие четкой и последовательной политики, определяющей, кто имеет право командовать войсками в провинции, Джонстон утверждал свою власть над 21-м и 31-м полками. Когда командир 31-го полка в Пенсаколе отказался подчиниться приказу Джонстона, Джонстон приказал 21-му полку выступить из Мобила, чтобы осадить 31-й! В конце концов губернатор арестовал командира полка и обвинил его в государственной измене. Гейдж решил разрешить эту проблему, назначив полковника из гарнизона Сент-Огастина в Восточной Флориде исполняющим обязанности бригадного генерала и регионального командира и отправив его командовать в Пенсаколу. Однако когда этот несчастный бригадир прибыл на место, Джонстон отказался признать его полномочия и вызвал его на дуэль. Если бы все это не происходило в то время, когда провинция находилась на грани войны с племенем криков, поведение губернатора могло бы показаться просто смешным, но в сложившихся обстоятельствах было не до смеха. Джонстон попытался созвать всенародно избранное собрание, чтобы поддержать свое желание объявить войну крикам. Это могло бы привлечь к нему сторонников, так как многие жители Западной Флориды жаждали земель криков, но было уже поздно. Гейдж потребовал отзыва Джонстона, и 19 февраля 1767 года секретарь Юга вызвал его домой, с позором, из провинции, граничащей с анархией[935].
Примерно в то же время в Канаде происходило нечто до странности похожее. Став королевским губернатором в августе 1764 года, Джеймс Мюррей — младший бригадир Вольфа на Авраамовых равнинах — сумел отторгнуть от себя не только англоязычных купцов (в основном жителей Новой Англии), которые поселились там после войны, но и большинство старших офицеров армии своей колонии. В петициях в Торговый совет и обращениях к своим корреспондентам в Лондоне купцы громко требовали наказать его за бесцеремонность и пристрастное отношение к канадцам. Мюррей отказался созвать ассамблею, указывали они, и управлял страной как тиран, поедающий