— Вы видите, что это очень интересное изваяние, — начал рассказ Иван. — Посмотрите, сколько деталей. Постамент Медного всадника строг и лаконичен. Скала, одним словом. Здесь чего только нет, зато можно многое узнать про эпоху Николая I. Например, вот этот барельеф. Николай I стоит в повозке, вокруг на коленях мужики. Это он на Сенной площади усмиряет холерный бунт. Тогда многих врачей убили. Кстати, забили до смерти брата Александра Бланка, деда Ленина. Посмотрите на другой барельеф. Император награждает Сперанского за полный свод законов России. Их уместили в тридцати трех толстых томах. Теперь обратите внимание на женские изваяния. В образе Мудрости изображена императрица Александра Федоровна, она с зеркалом в руках. Сила — это Мария, старшая дочь императора, она с копьем и щитом, Правосудие — это Ольга, она с весами и мечом. Вера — это Александра, младшая дочь, которая умерла от чахотки в девятнадцать лет. Вся композиция задумана Монферраном, а статую создал Петр фон Клодт. Ему всегда отлично удавались кони. Фальконе три года только рисовал лошадь, заставляя гвардейца заскакивать на деревянный помост и ставить коня на дыбы. А этот памятник весь сделан за три года. Любопытно, что ось памятника точно такая же, как и у Медного всадника. Рука Николая I вытянута в ту же сторону, что и рука Петра I. В народе гуляла шутка: «Коля Петю догоняет, да Исаакий мешает». Кто-то давно подметил, что рукой Петр I указывает в сторону Швеции. В центре Стокгольма есть памятник его врагу, Карлу XII. Тот показывает в нашу сторону. Вот так памятники общаются. Один догоняет другого, а другой спорит с третьим. Ну, и наконец, последняя сказка про конные памятники.
Сказка четвертая. Про чудесное спасение императора.
Жил-был в Петрограде один старенький профессор истории, очень известный до революции. Время было страшное и голодное. Многие его друзья уехали из России или погибли. Как-то пришли к нему люди в военной форме и отдали приказ явиться в Смольный. Испугался он страшно, но пошел, отказаться ведь не мог. В большом кабинете собралось человек пятнадцать. Тема собрания оказалась удивительной и ужасной: обсуждали снос памятника Николаю I на Исаакиевской площади. У старичка даже сердце заныло. Комиссар, бравый матрос, уверенно вел заседание и записывал соображения каждого.
— Снести не думая! Не место жестокому царю, гонителю свобод, в центре революционной столицы! — примерно так звучали возгласы представителей пролетариата.
— Нельзя его оставлять! Он убийца Пушкина! — поддержала их черноволосая женщина, известная поэтесса.
Профессор знал, что Николай I после смерти Пушкина заплатил огромные долги поэта и заботился о его семье, но промолчал.
— Это не просто памятник, а шедевр технической мысли. Вся статуя держится на двух опорах — задних ногах коня, очень тонких, — попытался вступиться за монумент интеллигентного вида мужчина, как оказалось, известный инженер.
— Можно коня не трогать. Уберем царя и посадим на жеребца настоящего героя. Буденного или Фрунзе. Как вам такое предложение? — спросил бравый матрос.
Инженер смутился, а пролетариат поддержал:
— Правильно. Так мы покажем наше презрение империализму.
Профессор набрался смелости и вступил в дискуссию:
— Видите ли, этот памятник — воплощение презрения пролетариата царю.
Все с удивлением уставились на него.
— Когда статую отливали, рабочие тайно внесли изменения и пометили подбородок императора неприличным словом.
— Каким? — спросили хором.
— Из трех букв.
Все расхохотались, хваля находчивость пролетариата. На следующий день комиссия собралась у памятника. Поставили высоченную лестницу. Бравый матрос забрался на лошадь и проверил слова профессора. Неприличное слово оказалось на указанном месте. Из-за этой исторической отметины памятник решили оставить.
После сказки Василий еще минут пятнадцать отвечал на вопросы, а потом все разошлись. Перед уходом Саша достал из кармана две заколки и передал Юле. Она взяла их и с удивлением посмотрела на него.
— Одна выпала из волос в больнице, другую вырыл мой пес у Мартышкинского валуна. Это там, где вас нашли.
— Спасибо, — сказала Юля, сжимая заколки в кулачок.
Она сняла очки и в первый раз улыбнулась Саше. Ее глаза сияли как звезды. В них была благодарность. Улыбка изменила ее лицо, ушла задумчивость и отстраненность. Она на миг стала обычной девушкой. Не обычной, конечно, а самой прекрасной на свете.
Глава 12. Детективы
В понедельник Саша пошел в поликлинику и выписался на работу. Участковый терапевт по-дружески подговаривал его продлить больничный:
— Что вы рветесь на работу? Есть возможность передохнуть, так воспользуйтесь.
— Не могу. Там меня ждут.
— Эх. Все мы такие. Поверьте, никто так не рвется на работу, как врачи.
Саша не хотел подводить своего учителя, Якова Срулевича. На старика свалили всех его больных. А Якову Срулевичу семьдесят пять, у него давление, стенокардия, свои пациенты, да еще и студенты. Он, конечно, из старой гвардии, для которой не существует нормированного графика, профессионального выгорания, а интерес к медицине сохраняется до самой смерти, но возраст и здоровье берут свое.
Во вторник Саша пришел на работу. Яков Срулевич встретил его радостно и тут же перешел к делу:
— В ваших палатах появились прелюбопытные пациенты. Давайте-ка сообразим чайку. Все расскажу.
Саша поставил на стол коробку с пирогом. У них было принято приносить что-нибудь к чаю после отпуска. Если коллеги уезжали в другую страну или в необычные места нашей необъятной родины, то всегда привозили что-нибудь особенное, какое-нибудь национальное лакомство. Больничный, конечно, не отпуск, но пирог с брусникой и яблоками он купил.
— Четыре дня назад в пятую палату поступила Симохина, кокаиновая наркоманка, — сообщил Яков Срулевич.
— Что может быть любопытного в наркоманке? — поморщился Саша.
— Не скажите, голубчик. Она сбежала из дому в восемнадцать лет и укатила за своим любовником в Мексику. Там и пристрастилась. Он, надо отдать должное, сам не употреблял, пытался ей помочь, но средств у него особо не было. Вернул родителям, а те состоятельные люди. Лечили ее в Германии, Израиле, но помогало ненадолго. Шесть попыток самоубийства. Последняя как раз четыре дня назад. Пыталась штопором проковырять себе висок. Кожу зашили — и к нам. Но это еще не все. Она с вашей Зориной, спина, кстати, у нее получше, так вот… С этой Зориной напилась чифирю и у них случились одинаковые галлюцинации. Виделись им какие-то барабашки, двух видов, одни мохнатые и теплые, другие — склизкие и холодные. Теплых они прижимали к груди и ласкали, а