Игривость Ивану совершенно не шла. Таким он императрице совсем не нравился.
И, откровенно говоря, истории про бабушку-резвушку ее тоже не вдохновляли. Она предпочла бы сейчас услышать что-нибудь героическое, нечто вроде «Старшей Эдды», только вместо Одина – Екатерина Великая. А Иван ей вместо героической саги какие-то сомнительные сплетни подсовывает. Ему бы в ток-шоу Ангела Головастикова выступать. Кстати, как-то там наш красавчик на Луне, жив ли еще?
– Что любопытно, Потемкин был в первую очередь другом своей венценосной возлюбленной, и остался таковым навсегда, даже после завершения их романа, – Иван взял императрицу под локоток. – Дурак этот князь! Как он вообще мог упустить такую женщину? Разве кто-нибудь мог сравниться с Екатериной Великой?
– Постойте, здесь что, пахнет едой? – Екатерина высвободила руку и принялась оглядываться. – Кто-нибудь еще чувствует запах каши, или у меня уже начались галлюцинации?
– Ты права, Катюша, – изумленно подтвердила Столыпина. – Это овсянка! Но откуда ей взяться под землей?
– Там станция, ваше величество, – прогудел Харитон откуда-то из темноты. – Там люди в убежище сидят.
Иван поднес факел поближе к казаку. Харитон стоял на плите песчаника, отвалившейся от стены, и указывал на дырку в толще земли. Отверстие величиной с баскетбольный мяч располагалось на уровне глаз и явно было сквозным, поскольку из него сильно дуло. Пахло метро, костром и вкусной кашей.
Все по очереди заглянули в дырку. Кажется, она выходила в систему вентиляции метрополитена, поскольку дальше виднелась характерная решетка, а уже за ней – сотни людей и небольшой уютный костер, разведенный прямо на мраморном полу перрона. Над пламенем была установлена палка, на которой весело болтался дымящийся котелок.
– Хочу к подданным, – заявила Екатерина. – Хочу овсянки. Это меня взбодрит.
– Исключено, – жестко заявил Иван. Он сегодня сам на себя был не похож. – Тебе нечего им сказать. Скорее всего, они тебя и растерзают. И уж совершенно точно, никакой овсянки не дадут.
– А что же ты предлагаешь, Ваня? – воскликнула Екатерина. – Ну выйдем мы к Аничкову дворцу, а дальше-то что? Прятаться там? Сидеть в другом подвале до конца жизни?
– Вообще-то я думаю, что тебе следует искать убежища в Англии, – неохотно сказал Иван. – У английской королевы, бабушки твоего Генри. Ты же теперь тоже ее родственница. Можешь попросить приюта. В России тебе оставаться никак нельзя. Я провожу тебя до Лондона. А там решим, как быть с нами – я имею в виду – ну, ты поняла.
– Вы тоже так считаете? – пораженно спросила Екатерину у мадам Столыпиной и Харитона. – Вы тоже уверены, что я должна покинуть родную империю?
Мадам Столыпина отвела глаза.
Харитон пробасил:
– В Англии – стаут и Аскот. А здесь ни стаута, ни будущего.
Екатерина опустила плечи, молча развернулась и побрела дальше. Личное метро Романовых выведет ее в будущее. В ее скучное эмигрантское будущее, отягощенное ее личным позором и чувством вечной вины за судьбу империи.
Где-то вдалеке забрезжил тусклый свет. Белые ночи закончились еще месяц назад, и теперь петербургские сумерки казались еще более унылыми, чем раньше. Конец августа – вообще грустное время. Впереди – осень с ее долгими, бесконечно долгими ночами, которые начинаются в четыре часа вечера, а завершаются в одиннадцать утра. Хотя, наверное, в Лондоне солнце встает и садится как-то иначе, подумала Екатерина.
В конце тоннель раздвоился. Один коридор был темным – по словам Ивана, он вел в подвал Аничкова дворца. Второй заканчивался чем-то вроде грота, выложенного все тем же песчаником. Сюда и направились друзья. Выход из грота перекрывался кованой решеткой с вензелем «ЕГ» – вероятно, «Екатерина» и «Григорий». Харитон с легкостью снял решетку с петель. Беглецы осторожно ступили на узкий каменный карниз. Над ними совсем близко нависали тяжелые гранитные своды Аничкова моста. Внизу колыхались черные воды Фонтанки. Здесь Потемкин ждал свою любимую, когда та изъявляла желание покататься на лодке.
Слева от грота к гранитной опоре моста крепилась узкая техническая лестница, ведущая на набережную. В отличие от Екатерины Второй, Екатерину Третью никакие князья с лодками тут не ждали, поэтому императрице пришлось последовать за Иваном и карабкаться по холодным металлическим перекладинам наверх, как простому рабочему. Падать в Фонтанку было нельзя, кольчуга сразу утянула бы на дно.
Потом долго и мучительно поднимали мадам Столыпину, которая охала на весь Невский и пугалась, что Харитон снизу разглядит ее панталоны. Харитон в ответ только тяжко вздыхал, и гулкое эхо его вздохов гуляло под мостом. Хорошо, что вокруг никого не было – местные жители скрывались под землей, а испанцы хозяйничали в Зимнем.
Пока мадам Столыпина приходила в себя после спецоперации «Затаскивание мамусика», Екатерина с болью в сердце смотрела на Невский проспект – центральную улицу столицы, главную артерию Российской империи. Ничего хорошего на Невском не было. Разве что сумерки, постепенно прикрывавшие разгром темным покрывалом. Но пока еще можно было разглядеть разноцветные обломки хрупких квадрокоптеров и гироскутеров; разбитые стекла старинных зданий – последствия отчаянных и бесславных уличных боев с завоевателями; угольные надписи на опорах вакуумки – «Monarquía universal española», «Gran Imperio español», «Viva Luis II», «Plus Ultra» .
Нет, видеть родной город в таком состоянии было решительно непереносимо. Екатерина перевела взгляд дальше по течению Фонтанки. Мерный плеск волн успокаивал расстроенные нервы государыни – теперь уже точно бывшей.
Иван тем временем сбегал к одному из четырех коней Клодта – тому, что уже подкован, но еще не до конца покорен человеком, – и принес из потайного отделения в бронзовом постаменте тот самый альбом с чертежами. «Я такую ценность врагам не оставлю», – заявил он, а потом принялся зачитывать из альбома Екатерине афоризмы ее великой бабули:
– «Таково-то с вами знаться, господин казак Яицкий!» – Харитон позади хмыкнул. Иван продолжал: – «Прощай, Гаур, москов, казак, сердитый, милый, прекрасный, умный, храбрый, смелый, предприимчивый, веселый»… А вот еще какая прелесть: «О Боже мой, как человек глуп, когда он любит чрезвычайно. Это болезнь. От этого надлежало людей лечить в гошпиталях. Нужны, сударь, унимающие боль лекарства, много холодной воды, несколько кровопусканий, лимонный сок, чуть-чуть вина, есть мало, много дышать свежим воздухом и так много двигаться, чтобы приходить домой без задних ног, и черт знает, можно ли и за сим еще тебя вывести из мысли моей. Я думаю, что нет» .
– Бабушка была права, – задумчиво сказала Екатерина, не отрывая взгляд от черной реки. – От истинной любви излечиться невозможно, сколько ни ешь елкокапусты. Ваня, – она все еще глядела на Фонтанку, – слушай, у нас с тобой ничего не