Лиза перерывает стопку бумаг, находит нужный лист.
— Ах да, точно. — Она снова перечитывает записку, нахмурившись. — Хм. Это действительно прощание. Власти пришли к какому-то выводу о том, что с ней случилось?
— Было расследование, когда её официально признали умершей, — говорю я. — Но нет, никаких чётких выводов так и не сделали. Предполагали, что это было самоубийство.
Лиза хмурится ещё сильнее.
— Если так, то записка для самоубийства уж очень странная.
Себастиан наклоняется вперёд и внимательно изучает её.
— «Знай, что я буду любима... что я буду счастлива», — читает он вслух. — Возможно, она говорила о встрече со своей семьёй... или с Богом.
Мне до сих пор невыносимо больно читать эту записку — как, впрочем, и все другие записки, которые писала моя прабабушка. Я с трудом сглатываю ком в горле.
— Что бы с ней ни случилось, — говорю я, — она верила, что отправляется в лучшее место.
Лиза молча кивает, словно отдавая дань памяти моей прабабушке, а затем бросает взгляд на Себастиана.
— А твой прадед, Себастиан? Его тело так и не нашли?
Себастиан уже рассказывал ей о его смерти.
— Нет, — говорит он. — Была экспертиза, но вердикт — скорее всего, утонул. Возможно, самоубийство. Записки он, увы, не оставил.
— А твой дед? Как его звали? Чарльз? Он что-то говорил об этом?
— Помимо того, что был в ярости, нет, — отвечает Себастиан. — Он никогда не говорил об этом, ни с отцом, ни со мной.
— В ярости? — уточняет Лиза.
— О да. Он просто бесился. Как только речь заходила о прадеде, он тут же мрачнел и замыкался в себе. У книжного магазина были финансовые проблемы, прадед оставил после себя кое-какие долги. Думаю, Чарльз считал, что отец просто сбежал от трудностей.
— Это непростая ситуация, — сочувственно замечает Лиза. Потом поворачивается ко мне. — А Роуз? Она злилась на мать за то, что та исчезла?
Я качаю головой.
— Не знаю. Я никогда её не встречала, а мама не рассказывала о ней. Здесь, в деревне, говорили, что Роуз была непростым человеком. Впрочем, неудивительно — потерять обоих родителей в двадцать один год нелегко.
— Должно быть, это было ужасно, — соглашается Лиза. — У вас обоих сложная семейная история. И всё же вот вы здесь, потомки первых Себастиана и Кэтрин, и вы вместе. Это определённо судьба.
Меня передёргивает. У меня куда больше общего с моей прабабушкой, чем мне бы хотелось — в частности, выбор ужасных мужчин. И разговоры о судьбе мне не нравятся.
— Мы не знали, что наши пра были любовниками, — спокойно замечает Себастиан, похоже, испытывая такое же раздражение, как и я. — Мы узнали об этом сравнительно недавно.
— Если ты хочешь сказать, что судьба здесь ни при чём, — усмехается Лиза, — то твои аргументы звучат неубедительно. Вы ничего не знали друг о друге, но всё равно нашли друг друга и влюбились.
Любовь.
Слово падает в середину стола, как тяжёлый камень, сброшенный с огромной высоты, разбивая лёгкость момента.
Лицо Себастиана мгновенно закрывается. Во мне поднимается волна неловкости. Лиза чувствует напряжение в воздухе и поспешно меняет тему.
— Ну, ты мне очень помогла, Кейт. Ты не против, если я сама покопаюсь в архивах в библиотеке? Я обожаю библиотеки.
— Конечно, — улыбаюсь я, пытаясь расслабиться. — Завтра мы покажем тебе деревню, чтобы ты знала, где что находится.
— Прекрасно. — Лиза улыбается в ответ, а потом, немного помедлив, говорит: — Знаешь, я тут подумала... Может, ты вернулась бы в редактуру?
Меня пронзает лёгкий разряд.
— Что?
— Я знаю, что ты переехала сюда, открыла книжный магазин, но... Ты ведь была великолепным редактором, и эта книга — отчасти история твоей семьи. Мне бы очень пригодился твой взгляд.
Я совершенно не ожидала этого и на мгновение не знаю, что сказать.
— Эм... Но у тебя ведь уже есть редактор?
Лиза отмахивается.
— О да. Но у меня теперь есть кое-какое влияние. Если я предложу издательству другого редактора, думаю, они не смогут отказать.
Я пытаюсь переварить сказанное. Мне нравилась редактура. Я любила работать в издательстве, помогать авторам оживлять их истории. Но после Джаспера и смерти мамы мне пришлось уйти. Тогда я поклялась себе, что это непоправимо, что я начну здесь новую жизнь, лучшую. Я даже не думала, что эта дверь снова может открыться, но теперь...
Внезапно Себастиан резко отодвигает стул и встаёт.
Мы с Лизой удивлённо смотрим на него, но его лицо остаётся бесстрастным.
— Если позволите, — говорит он с холодной вежливостью. — Оставлю вас продолжить разговор. У меня есть кое-какие дела. Лиза, если тебе понадобится помощь, скажи.
Он бросает на меня взгляд — его голубые глаза пылают, но он не говорит ни слова. А потом, прежде чем я успеваю что-то сказать, он разворачивается и уходит.
— Ого, — тихо замечает Лиза. — Он... непростой.
Я провожаю его взглядом, пытаясь понять, что же его задело. Было ли это слово «любовь»? Или речь о редактуре? И означает ли это, что сегодня ночью он не ждёт меня у себя?
Лиза смотрит на меня.
— Я сморозила глупость, да?
Я надеюсь, что мои чувства не написаны у меня на лице.
— О нет, что ты, — говорю я, но выходит неубедительно.
— Мне не стоило говорить «любовь», да? — Лиза слишком проницательна. Впрочем, писатели умеют наблюдать за людьми.
Я начинаю вертеть в руках ложку для десерта.
— Эм... Скажем так, мы пока не на этом этапе.
— Ох, но я думала... Как вы смотрите друг на друга... — Она замолкает, а потом бормочет себе под нос: — Он ведь сам сказал «ненавязчиво»...
— Всё в порядке, — я чувствую, как мои щёки начинают гореть. — Не беспокойся.
Но Лиза смотрит на меня с понимаем.
— Он непростой, да? Мужчины вроде него всегда сложные.
Я напрягаюсь, защищая его.
— Нет, он не сложный. Совсем нет. Он... Он на самом деле замечательный человек.
Лиза машет рукой.
— Я не критикую, совсем нет. Я имела в виду, что он сильный. Страстный. Такие мужчины носят сердце нараспашку, но при этом уверены, что у них лучший в мире покерфейс. — Она поднимает капучино и делает глоток. — Клайв такой же. До сих пор. К ним нужно немного приноровиться, но когда узнаешь их по-настоящему… — Она мечтательно вздыхает, тёплая улыбка трогает её губы. — Они преданны. Честны. Защитники. И так любят... Ради них стоит пройти через весь этот хаос, поверь мне.
Я смотрю на свою пустую десертную тарелку, сердце сжимается.
Я знаю это. Я знаю, что он того стоит.
Но вот что мне неизвестно — стою ли я.
Очевидно, он хочет меня физически, у нас потрясающий секс, но… что ещё? Что я могу ему дать, кроме постоянных уколов и споров? Да, мы оба любим книги, но пока между нами есть только разговоры о них и секс. А для отношений этого недостаточно.
И ещё один вопрос: готова ли я к полноценным отношениям? Я хотела жизнь, которую буду контролировать сама. Жизнь, в которой меня не будут разбирать по косточкам, критиковать, а мои собственные эмоции не будут держать меня в заложниках. Себастиан — сильный, упрямый, требовательный. После Джаспера я не уверена, что справлюсь с таким мужчиной. И уж точно не хочу снова привязываться сердцем. Особенно к нему.
— Наверное, да, — бормочу я ни о чём.
— О, ещё как. Знаешь, у меня такое ощущение, что он очень похож на своего прадеда. В тех письмах, что Себастиан писал Кэтрин, буквально горит страсть, и Себастиан излучает то же самое. — Она делает паузу. — Особенно когда смотрит на тебя.
Мои щёки вспыхивают, я сосредоточенно утыкаюсь в свою тарелку, как глупая школьница, лишь бы не встречаться с ней взглядом. Она будто считает, что перед ней разыгрывается великая история любви.
— Может, он и похож на него, — говорю я наконец, откладывая ложку. — Но их история не слишком удачно закончилась.
Я отодвигаю тарелку, затем поднимаю взгляд и смотрю на Лизу прямо.
— И если ты надеешься использовать нас как вдохновляющую парочку для своей книги, можешь забыть об этом. Себастиан прав. Мы вместе только в… ненавязчивом смысле.