Утро было тихое. Тихо и на улице. А это было плохо, совсем плохо. Как в безветрие отправлять флотилию?
С утра я готовил флотилию к отплытию. Загружал корабли, проверял оснастку и читал молитву. Теперь я молил Боженьку о ниспослании ветра. Своими словами на всякий случай. Свежего ветра, но не штормового, так делают все моряки парусного флота. А я что, хуже?!
Я ждал там, где бурный поток речки впадает в пруд и где на якорях стояла моя флотилия. Якоря настоящие, ручной ковки, из толстой проволоки.
Я стоял, опоясанный ремнём через плечо наискосок, как в кино, солдатским ремнём. И со шпагой. Эфес был сделан из консервной банки, а на ней – рисунки. Издали он смотрелся как настоящий, с гравировкой. Такой эфес надёжно предохранял руку в поединках. Рукоятка шпаги витая, из блестящей медной проволоки.
Я ждал в широченных чёрных шароварах, сшитых ещё весной и ни разу не стиранных, поэтому они блестели, как кожаные.
В белой рубашке с кружевным воротником, на голове шляпа с пером и надписью «Партия – наш рулевой». Перо тетерев подарил, очень красивое, как у мушкетёра. Шляпу сам сделал из плаката. В ремеслухе со стены снял.
А за поясом пистоль (настоящий). Сделал из толстенной трубки, искусно закреплённой на изогнутой рукоятке из дерева, с резьбой и обожжённый на костре. Пистоль был заряжен селитрой с головок спичек, металлическим шариком и забит пыжом от валенка. В ушке *** две спички для надёжности.
Красавицы непременно должны опаздывать. Это всем известно. И я был готов к этому. Даже к тому, что она не придёт: королева не соблаговолит отпустить на столь компрометирующее свидание. А улизнуть в самоволку, да ещё на встречу с монастырским, такая девочка едва ли решится. На этот случай я заготовил на фрегат траурный флаг.
Но он не понадобился.
Она появилась, не заставила себя ждать. На ней было кружевное светлое платьице с бантиками, воланчиками, складочками… Таких я даже в кино не видел. Волосы были распущены, и в них два розовых банта. Она была в чёрных туфельках, белых носочках. А за спиной соломенная шляпка, в руках – светлая сумочка.
Она шла по берегу, солнце освещало её сзади, и казалось, будто она вышла из самого солнца. Из солнца – чудное явление. А может, и правда из солнца? День стал ещё светлее. Хотя он и так был хорош. А с появлением девочки стал ещё лучше.
– Доброе утро, – сказала она. – Я заставила вас ждать?
– Нет.
И я поклонился. Попытался ножками украсить поклон (как в кино мушкетёры делали), но они увязли в песке, пока я её ждал и смотрел, как она шла по берегу из солнца. Пришлось повертеться (так в кино мушкетёры не делают).
Но зато я быстро вылез из песка.
И тут то ли за мои страдания-ожидания, то ли в ответ на молитвы, а скорее из-за белого видения, появившегося прямо из солнышка, подул свежий бриз. Я чуть не заорал. Не сдержался и немножко подпрыгнул от радости, засунул палец в рот и поднял его над головой. Бриз дул как надо и куда надо. Я оглядел окрестности – пиратов не было. Рановато для них. Да и отвлёк я их сладкими сказками об огурчиках и помидорчиках, появившихся на плантациях огородников. Они наверняка в это время пахали брюхами чужие угодья и снимали причитающуюся им долю урожая.
Путешествие обещало быть хорошим. Девочка подняла крылья ресниц, посмотрела. Я всё сразу понял. Она взглядом сказала: «Вот я пришла и буду вам теперь верна. Вы не обидите меня?»
Я был суровый мужчина, но тут был готов сделать для неё всё-всё, что она захочет или попросит. Любой каприз исполнить. Даже флотилию пустить на дно со всеми сокровищами, лишь бы угодить ей.
Она улыбнулась. Улыбалась она, как солнышко из-за туч в пасмурные дни. Светло и радостно.
– О, прекрасная сеньорита, эскадра готова к отплытию и ждёт только сигнала.
– Вперёд! – прокричала она.
И я выхватил пистоль, чтобы дать сигнал к отплытию – так полагалось. Я красиво выхватил пистоль, не раз отрабатывал это движение. Поднял пистоль вверх, девочка зажала ушки, чиркнул коробком по спичкам, спички сгорели… а выстрела не было. Я менял спички и пытался выстрелить ещё и ещё раз – ни в какую.
Тогда я скрутил из верёвочки фитиль, поджёг его, поднёс к отверстию в стволе пистоля и стал дуть на него. Дул, пыжился – выстрела не было.
– А давай я в ладоши хлопну, вот и сигнал, – предложила она.
Она хлопнула. Тут и грохнуло, и я свалился, сражённый, на песчаный брег. Девочка испугалась, но не убежала.
– Больно?! Больно?! Где? Потерпи.
*** побежала на полянку. Я проковылял к пруду и посмотрел на себя – из воды на меня взглянула одноглазая рожа.
Девочка принесла каких-то травок, смочила платочек и наложила повязку. И таку неё это здорово получилось, что глаз сразу перестал болеть.
– Теперь ты настоящий генерал. Он израненный, он жалобно стонал.
– Я не стоню.
– Это из романса: «На квартиру к нам приехал генерал, весь израненный, он жалобно стонал», – очень красиво пропела она.
Надо же! Романс. А я думал – песня. Интересно, когда монастырские жалостливо про блатную жизнь поют, это романсы или песни?
Голосок у неё был, как у синего колокольчика. И я сказал ей об этом. Она поверила.
А ещё я хотел сказать, что на кораблях не бывает генералов, но раздумал, чтобы её не обидеть.
– А что на кораблях?
– На фрегате провизия и сокровища. А конвой – охрана.
– Я хочу, чтобы и мои сокровища плыли на корабле.
Она сняла колечко с пальчика, а я закрепил его на фрегате.
Я поднял пистоль с песка, засунул его за пояс, и мы прокричали:
– Вперёд!
Я выбрал якоря и поставил корабли на ветер.
Сначала они стояли без движения, но потом фрегат тронулся, и за ним потянулись и остальные. Эскадра набирала ход. Я предложил ей руку, и она взяла меня под руку, а не за руку. Как и положено. Мы пошли по тропинке крутого берега, где росли высочайшие сосны. Ветер усилился и сосны шумели. Шум их был похож на шелест волн. Немного по-другому, но всё равно здорово.
Мы на палубе, и ветер шумит в парусах. Мы стали смотреть наверх и слушать шум сосен. Кроны качались, и нас стало укачивать, честное слово. Я наскрёб смолы с надрезов у