Фаррис подчеркнуто кашлянул.
— Изабель. Я еще раз поговорю с Хэмом, как только он вернется из Лос-Анджелеса. Надеюсь, он передумает.
— А я даже рада, что он меня уволил, — ответила Изабель. — Мой адвокат говорит, это очень поможет моему иску о возмещении убытков, связанных с необоснованным арестом.
— Иск по необоснованному аресту? — насторожился Фаррис.
— Вы правы.
Фаррис задумчиво уставился мимо Изабель.
— Хэму не избежать огласки.
— Огласки. — Она произнесла это так, будто подобная мысль никогда не приходила ей в голову.
— Ну…
— Огласка. — Она улыбнулась. — Знаете, что я сделаю? Я надену для фотографов прозрачное платье.
— Изабель.
— И прозрачные колготы. Бюстгальтер, разумеется, тоже.
У Фарриса отвалилась нижняя челюсть, и он выглядел очень глупо с открытым ртом.
— Вы сошли с ума, — четко произнес он каждое слово.
— Устрою я Хэму праздничек! Ох устрою! — Она ходила вперед-назад, мини-юбка раскрывалась, обнажая ноги больше необходимого.
— Во всяком случае, — сказала Изабель, садясь, — я хотела поговорить с вами о работе. Я намереваюсь работать полный день. До конца месяца. Но адвокат говорит, это очень важно.
— Мне очень жаль, что вы покидаете «Сейз Ком.», — вставил я.
— Это еще не решено, — сухо сказал Фаррис.
— Как вы думаете, я хорошо буду выглядеть в прозрачной мини-юбке? — спросила она у меня.
Я мысленно прикинул ее в мини-юбке.
— Думаю, да.
— Я хочу выглядеть сексуальной по пути в тюрьму.
— О, какой ужас! — взвыл Фаррис.
— А в какую тюрьму? — поинтересовался я.
— В ту, где держат сексуальных заключенных женского пола. Я пойду туда безбоязненно.
— Прекратите, пожалуйста, — поморщился Фаррис.
— А почему вы идете в тюрьму? — спросил я. — Если, конечно, об этом не слишком неприятно говорить.
Она посмотрела мне в глаза.
— Я была на семинаре рекламных авторов, его проводили в отеле «Уолдорф-Астория». Вообще-то я много не пью, но там стояла такая скучища, что я выпила три мартини перед ленчем. У меня закружилась голова, и я вышла подышать свежим воздухом.
Фаррис невольно заулыбался:
— Сопротивлялась аресту, укусила полицейского, употребляла неприличные выражения в общественном месте.
— Это нельзя назвать настоящим укусом, — возразила Изабель. — Я даже кожу не прокусила.
— Там выступал вице-президент, — заметил Фаррис.
— Почему же вы укусили полицейского и выкрикивали непристойные выражения? — спросил я. — Это как-то не очень вежливо. — Она напомнила мне Стефани.
— Да я и не считала это слово неприличным. Я назвала его гов-нюком. Кстати, мой отец часто так выражался, а он ведь профессор энтомологии.
А, ну тогда все в порядке, решил я.
— Подумаешь, я всего лишь вышла на Парк-авеню. Увидела огромную толпу с транспарантами. Я спросила полицейского, стоявшего в подворотне: «Что происходит?» Он сказал: «Это антивоенная демонстрация», — а потом повернулся и отошел. Когда я собиралась вернуться в отель, передо мной появились двое полицейских. «Извините, мисс, но туда нельзя», — сказал один из них. «Но мне нужно, — возмутилась я, — там мое пальто и сумочка. Я участница семинара». Но они меня даже не стали слушать. Просто подхватили — мои ноги действительно не касались земли — и потащили в машину. Тогда я и назвала одного из них говнюком.
— Лучше бы вы не употребляли это слово, — скривился Фаррис.
— Тогда же я и укусила другого.
— Гм. — Я старался не рассмеяться.
— Осудить ее не могут, — проговорил Фаррис, обращаясь ко мне. — Около двадцати женщин засвидетельствуют, что она участвовала в семинаре.
— Несомненно, все обвинения снимут, когда будет проведено следствие, — согласился я.
— Вот-вот, — сказал Фаррис.
— Я не понимаю только, почему Хэм так беспокоится, — удивился я.
Фаррис задумчиво почесал кончик носа.
— Взгляды Изабель хороню известны у нас. Хэм считает, что она специально спровоцировала арест.
Изабель поднялась.
— Такой текст пройдет? — спросила она, показывая на лист, который положила Фаррису на стол.
Мы ждали, пока Фаррис читал рекламный текст.
— Хорошо, — сказал он, — только пусть Херб подпишет перед, тем как отправлять.
Она кивнула и пошла к двери. Я направился за ней.
— Э, Ларри, я хотел… — проговорил мне в спину Фаррис.
— Сейчас вернусь, — бросил я через плечо. Мне пришло в голову нечто важное.
Я догнал ее в коридоре.
— Я вот подумал — может быть, вам захочется пообедать со мной вечером?
Она остановилась, глядя на меня в упор правым глазом.
— Нет.
— Может, вы хотели бы выпить со мной, когда закончите свой полный рабочий день?
— Нет.
— Совершенно необходимо, чтобы мы узнали друг друга лучше.
— Необходимо для чего?
— Для нашего счастья.
— Я так не думаю.
— Вы так не думаете, — передразнил я ее. — А почему вы так не думаете?
Она оценивающе взглянула на меня обоими глазами, откинув волосы с левого плеча.
— Давайте просто скажем, что вы интересный, аккуратный, чистый, мужественный, высокий и, вероятно, образованный мужчина, если судить по речи, — проговорила она, — но при всем этом активе вам будет трудно поверить, что вы мне не нравитесь.
— Скажите еще раз о том, что я мужественный, — попросил я. Она засмеялась.
— Коктейли в «Тауэр сьют» на крыше зданий «Тайм-Лайф», потом обед в «Павильоне», — предложил я. Немногие женщины способны устоять, когда мужчина так глубоко залезает в кошелек.
— Ну… — Она слабела на глазах, но еще держалась. — Но там ужасный смог… оттуда ничего не видно…
— Рискните, — сказал я.
Она улыбнулась.
— Ладно. Почему бы и не рискнуть?
Я вернулся в кабинет Фарриса, но он уже ушел, а в одном из кресел сидел Барнс.
— У меня начинается головная боль, — сообщил он недовольно.
Я тут же дал ему две таблетки буфферина. При сильной головной боли он иногда бьется головой о стену. На это страшно смотреть.
Мы сидели молча пять минут, ожидая, когда подействует буф-ферин.
— Во-первых, — сказал наконец Барнс, — я не верю, что к убийству причастна мафия. По-моему, пуля предназначалась Трэппу. Во-вторых, я считаю вполне возможным, что орудие убийства спрятано где-то здесь. В-третьих, ты узнал что-нибудь за это время?
— Очень мало, — признался я, — но я обедаю со служащей, которую только что уволил Трэпп. Может быть, за обедом она станет свободнее говорить о настроениях, которые определяют жизнь в компании.
— Хорошо, — кивнул он. — Теперь…
— Я веду ее обедать в «Павильон».
— «Павильон»! Это необходимо?
— Она не хотела идти, пока я не упомянул это место.
— Боже милостивый.
— Я оплачу часть расходов, — продолжал я. — У меня тут есть и личный интерес.
Он, прищурясь, посмотрел на меня.
— Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты оставался объективным к людям, замешанным в деле?
— Но я объективен. Я осознаю свою эмоциональную увлеченность этой девушкой и поэтому буду делать поправки. А она может оказаться для нас хорошим источником информации.
Такие продуманные заявления Барнс любит. Он кивнул.
— Кстати, — переключился