Может, Курт прав? Может, напрасно она постоянно набрасывается на него? Но с того момента, как избили Рокуэлла, она живет в каком-то странном… Нет, возбуждении — это чересчур сильно. Может, предчувствии чего-то. Ожидании. Не слишком ли она увлеклась поисками этих хулиганов, требуя от полиции активизации расследования. Может, Курт прав?
На кухне Паула огляделась. Нержавеющая сталь мойки и шкафчиков, виниловое покрытие столиков. Чисто, удобно, красиво. Автоматически она начала собирать грязную посуду, загрузила ее в моечную машину, насыпала мыльного порошка, пустила воду.
Может, напрасно она так тревожится из-за этих подростков. Они просто хотели поразвлечься, но не рассчитали, и развлечение вылилось в трагедию. Может, неудовлетворенность личной жизнью, замужеством, заставляет ее искать хоть какой-то выход переполняющему ее раздражению?
Нет. Она прекрасно запомнила выражение лица этого парня. Рядом со страхом соседствовало удовольствие. И глубокая удовлетворенность. Та самая удовлетворенность, которую, если верить женским журналам, можно обрести только в сексе.
Паула вытерла посуду, убрала ее, поставила бутылку вина на кофейный столик, рядом с любимым креслом Курта. Затем вышла на крыльцо, чуть ли не полностью скрытое густой листвой росших перед домом дубов, вслушалась в квакание лягушек в канаве, разделяющей шоссе и поле для гольфа.
Неожиданно приобрел особую важность ответ на вопрос: действительно ли она использует нападение на Гарольда Рокуэлла с тем, чтобы дать выход накопившемуся раздражению? Познай себя, как… кто это сказал? Она улыбнулась. Платон, Сократ, Пифагор, кто-то еще?
Ее всегда забавляло, что никто не знал, чьим он или она пользуется советом.
Так каким же должен быть ответ? Еще один роман? Первый случился пять лет назад, с заезжим английским профессором, в своих ухаживаниях разительно отличавшимся от медвежеподобного Курта. Ужин при свечах, цветы, страстные поэмы… А чем все закончилось? Той же имитацией оргазма, что и с Куртом, ради того, чтобы не разочаровывать партнера. Все удовольствие вновь досталось мужчине. Нет, от романа толку не будет.
Сквозь кусты она увидела фары приближающегося автомобиля. Их свет выхватил из темноты девушку в желтом свитере, идущую по обочине от университета. Странно, подумала Паула. Одинокая девушка, ночью, на пустынной дороге. И девушка вроде бы симпатичная. С длинными светло-каштановыми волосами. Машина проехала, дорога погрузилась в темноту. Затем Паула услышала, как хлопнула алюминиевая дверь телефонной будки напротив их дома. Тут она все поняла. Слишком настойчивый кавалер, пощечина, телефонный звонок родителям. Но свет в будке зажегся лишь на секунду, осветив девушку, затем дверь открылась.
Словно кино, подумала Паула. Фигуры перемещаются, происходит какое-то действо, не имеющее никакого отношения к твоей жизни.
Не находя покоя, Паула несколько минут разглядывала книжные полки у кирпичного камина. Из головы не выходила фраза Курта. Да, он, несомненно, прав. В ее стремлении обязательно наказать виновных было что-то нездоровое. В понедельник она просмотрит последнюю порцию фотографий, а потом постарается забыть как обезображенное лицо Гарольда Рокуэлла, так и лицо другого юноши, наслаждающегося насилием. Нападение на Рокуэлла никоим образом с ней не связано.
И ей следует благодарить Курта, а не злиться на него. Он стал старше, его сексуальные запросы уже не столь велики, и, несмотря на мелкие ссоры, они любят друг друга. Что бы там ни писали в журналах, Паула сомневалась, что другие женщины получали больше, выходя замуж. А если ей иногда кажется, что все у нее не так, то причина, скорее всего, в преждевременном приближении климакса. В конце концов, она могла бы оказаться в том же положении, что и Салли Редмонд. Бедная Салли, уверенная, что ее муж допоздна засиживается в химической лаборатории. На самом же деле он нежился в постели какой-нибудь студентки.
Кстати о Салли. Она говорила, что, возможно, заедет вечерком, поскольку Курта не будет дома. Святой Боже, только не это. Салли она сегодня не выдержит.
Паула вздохнула, смирившись с тем, что весь вечер ей придется мучиться обществом подруги.
Глава 3
Они договорились встретиться в закусочной на Эль-Камино, старой дороге, которая когда-то связывала миссионерские поселения в Калифорнии, а теперь соединяла с десяток городков между Сан-Франциско и Сан-Хосе. В пятницу в закусочной было полно людей, почему Рик и выбрал для встречи это место. Свой огненно-красный «триумф» он припарковал в квартале от закусочной: для вечерней операции они решили воспользоваться «шеви» Толстяка.
Чемп Матер прибыл вторым. Рик наблюдал, как он идет между столиками. Загорелое лицо, напоминающее маску, могучая фигура и темные, глубоко посаженные глаза, в которых затаился страх, глаза мышки, постоянно чего-то боящейся.
— Привет, Рик. — Он скользнул в кабинку. — Я не опоздал?
— Нет, ты вовремя. Как сегодня работалось, Чемп?
К работе Чемп относился серьезно. Он отучился два года в девятом классе, потом два — в десятом, второй из них вместе с Риком, а потом уже мог по возрасту выступать за футбольную команду. Старик Бейли, директор школы, устроил его садовником в поместье Хиллсборо. Жил он в пансионате, расположенном в миле от поместья.
— Сегодня я хорошо поработал, — наконец ответил Чемп. — Я… весна, знаешь ли. Они… Цветы уже распускаются, а деревья надо подкормить… э… а… да, весна — хорошее время, Рик.
Еще в средней школе вокруг Чемпа кружили селекционеры: двести двадцать фунтов мышц производили впечатление. Но потом выяснилось, что ему не хватает ума, чтобы разобраться в схемах защитных порядков профессиональных футбольных команд.
Рик, выглянув в окно, напрягся: «шеви» Толстяка выруливал с Энтрада-уэй.
— Чемп, они приехали. Сматываемся.
Уже стемнело, и Толстяк включил ближний свет. Несмотря на почтенный возраст, «шеви» не мог пожаловаться на здоровье: Толстяк тщательно следил за автомобилем, поддерживая его в отличной форме. Рик и Чемп забрались на заднее сиденье. Хулио сидел рядом с Толстяком.
— Куда теперь? — нервно выкрикнул Толстяк, перекрывая грохот музыки из приемника.
— К университетскому полю для гольфа, Линда Виста-роуд. И выключи это чертово радио. — Напряжение чувствовалось и в голосе Рика. — Не гони. Пусть окончательно стемнеет.
Хулио Эскобар, повернувшись, посмотрел на Рика. Тремя годами раньше, до того, как он, вместе с Толстяком и Чемпом, прибился к Рику, его вполне устраивала компания ножа с выкидным лезвием. Иногда, как в этот вечер, ему очень хотелось вновь остаться в одиночестве.
— Ты уверен, что профессора дома не будет, Рик?
— Абсолютно уверен. У него семинар с семи до десяти, а потом он будет пить кофе с кем-нибудь из студентов.
— А если кто-то заметит мою