— Тихо, успокойся. Я всё равно ничего не понимаю, — проговорил я, но Тринадцатая продолжила скакать и кричать, пока я не схватил её за шкирку. — Дыши глубоко. Так. Уже лучше. А теперь попробуй… хотя как ты объяснять будешь, я вашего обезьяньего языка не понимаю. Да и ты меня, скорее всего, не полностью…
— У-а-а, — жалобно проверещала обезьяна, и когда я поставил её на землю, дёрнула меня за штанину.
— Ты хочешь, чтобы я с тобой куда-то пошёл?
— Уа! — радостно закивала Тринадцатая.
— Слушай, а не может это подождать, по крайней мере, до завтра? Ночь на дворе.
— У-у-а, — начала мотать головой мартышка, продолжая тянуть меня с ещё большим остервенением.
— Да чтоб тебя, — я посмотрел на тёмное небо, перевёл взгляд на настенные часы. — Полдвенадцатого. Если мы не управимся до двух, будешь спать на улице. Поняла?
— У-у! — радостно закивала Тринадцатая, подпрыгивая на месте. Пока я одевался и собирался, она топталась возле входа, я же решил подойти к вопросу с лёгким скепсисом. Ну что там такого произойти могло?
Вообще, надо было послать питомца. Ну подрали её какие-нибудь собаки или кошки. Подралась за сардельку или старый апельсин. Мне-то какая разница? Не идти же драться с собаками, верно? Но она так жалобно верещала, так по-человечески, что слёзы на глаза наворачивались. К тому же мне стало интересно, где она умудрилась новый комбинезон подрать.
На всякий случай взял складной нож, сотовый и АПБ с запасными магазинами и глушителем. Такой джентльменский набор на все случаи жизни. Подумав, решил ещё и рюкзак прихватить, с бутылкой воды и парой яблок.
— Нам далеко? — уточнил я, закрывая двери, Тринадцатая вновь замотала головой и потянула меня за штанину, явно торопясь. — Ладно, идём.
Правда, это я шёл, а обезьяна скакала между этажами, прыгая по перилам, так что спустилась раз в пять быстрее меня. И снова ждала, нервничая и оглядываясь. Я её волнения совершенно не разделял, но и успокаивать второй раз не пытался. Просто шёл как за вынюхивающей след собакой.
Минут через пять, когда мы миновали закрытый на ночь рыночек, я начал подумывать, не плюнуть ли на такие ночные приключения. Я вчера не выспался, сегодня встал спозаранку, а эта мартышка где-то шлялась весь день и только к ночеру соизволила заявиться домой. Хотя не помню, открывал ли я окно, да и подниматься на пятый этаж по внешней стене не самое удобное занятие…
Когда расходился, стало немного веселее, тем более что шли мы вначале по Курортному проспекту, потом по небольшому скверу, мосту, с которого по спортзалу палил гранатомётчик. Город, освещённый тысячами огней, казался волшебным, несмотря на ночь и поломанное уличное освещение.
— Ну и плюс пятнадцать в конце декабря — тоже плюс, — вслух подумал я, не отставая от чуть запыхавшейся, но упорно бегущей впереди обезьяны. — Почему бы не погулять перед сном? Сорока, идти далеко ещё?
— Уа, — покрутила головой Тринадцатая, не замедляя бега.
Ладно, будем во всём искать плюсы. В конце концов, я как-то так забегался, что в этой части города и не был никогда, хоть она и находилась всего в пятнадцати минутах ходьбы от съёмной квартиры. Пройдя через мост, мы оказались перед большим кованым забором, над которым висела подранная вывеска «Парк Ривьера».
— В парк? Ночью? — скептически посмотрел я на Тринадцатую, отбежавшую от меня метров на пять, но обезьяна не поленилась вернуться, чтобы взять за штанину и потянуть за собой.
— Что же у тебя там такого важного произошло, — чуть нахмурившись, проговорил я и прикрыл правый глаз. В парке с освещением было ещё хуже, чем в остальном городе. Ему явно не помешал бы капитальный ремонт, а лучше полная перестройка и реновация. Но изредка встречающиеся рабочие фонари били в глаза ярким светом, выхватывая метра по три с обеих сторон потрескавшейся асфальтовой дорожки.
Мы прошли мимо опустевших павильонов, каких-то ларьков, небольшой будочки с крупной надписью КВАС. И продолжили углубляться дальше, пока не оказались в явно заброшенном парке аттракционов. Немногочисленные горки были поломаны, части карусели валялись на дороге, а колесо обозрения жалобно стонало на ветру.
Но мартышка продолжила тянуть меня за собой, мимо развалин прошлого, в глубину парка, оказывающего на меня гнетущее воздействие. Мало того что всё заброшено и поломано, так ещё и тёмных закутков столько, что в них может не одна стая собак прятаться, а хоть сотня.
А в узких пространствах, да ещё и когда не видно ни чёрта, огнестрел может быть врагом, а не другом. Тут уж скорее пистолет в качестве дубины можно использовать. А ещё и обезьяна постоянно кричит, мешая вслушиваться в посторонние шорохи и скрипы. А они были, и многочисленные.
— Заткнись, — потребовал я в ответ на очередной возглас Тринадцатой. И та неожиданно послушно замолчала. Всего секунда тишины потребовалась мне, чтобы понять — тут нечисто. И дело совсем не в призраках погибших детей, игравших на аттракционах, и даже не в ветре. К сожалению.
— А-А-А! — неожиданно громко заверещала Тринадцатая, выбежав на небольшой пятачок, где раньше стояли кассы, и начала тыкать в меня скрюченным пальцем.
— Твою дивизию, — выдохнул я, слыша десятки, нет, сотни криков, раздававшихся со всех сторон почти одновременно.
Обезьяны начали подниматься на крышах поломанных строений, вылазить из кабинок колеса обозрения и чашек на карусели. Вставать из лодок в пересохшем канале. Подниматься по ветвям вечнозелёных деревьев. Мартышки, орангутанги, гиббоны, мелкие игуанки и, конечно, гиганты гориллы. Все те, кто нападал на меня в питомнике.
Сколько там в новостях говорилось? Несколько сотен? Да тут была вся тысяча! Настоящая армия обезьян, и я в самом её центре. А Тринадцатая не утихала, продолжая скатать вокруг меня, орать и показывать пальцем. Надо было, конечно, прибить предательницу, которая завела меня в явную ловушку, но мне сейчас было не до того.
Патронов мало, даже если буду тратить по одному на зверя, сумею уложить не больше сотни. Из-за сложного рельефа и металлоконструкций бить Дланью почти бесполезно, она разобьётся о ближайшую преграду. Серп? Тоже не слишком эффективно, а значит, единственный шанс — вначале сбежать, найти коридор или узкий проход с крышей, а потом отбиваться, пока звери не умоются кровью и не отступят.
— Р-а-а! — взревела горилла, ударяя себя лапами в грудь, и спрыгнула на пятачок передо