А газеты продолжали раздувать пламя. Отношения между Японией и Россией поглотили все заголовки. Казалось, будто мир больше ничем не занят и ничто его не волнует. Статьи скатывались к прямолинейным намёкам: «Война неизбежна». И действительно, никто особо этого не скрывал. Четвертая власть западных стран с особым упоением смаковала будущий ход боевых действий — в договор по разграничению сфер влияния никто не верил. Более того, дипломаты Германии, Англии, Франции с упоением его «торпедировали», убеждая правительство микадо взять все, что им нужно, силой.
Моего терпения в качестве стороннего наблюдателя хватило ненадолго. Российские власти проявляли традиционную пассивность, все шло к тому самому разгрому, который случился в моей истории. Ждать было больше нельзя.
— Я возвращаюсь в Россию, — объявил я за завтраком.
— Когда? — спокойно спросила Агнесс, не меняя выражения лица.
— Сделаю распоряжения, соберу вещи, и поеду. Здесь и без меня уже справятся.
Швейцарская клиника работала, как местные часы, моего непосредственного участия уже пару лет, как не требовалось.
— Надо дать распоряжение, чтобы наняли полный штат слуг, привели в порядок дом, — пожала плечами супруга. — Не в гостинице ведь жить, пока там всё сделают.
— Мне много не надо, обойдусь малым, — заметил я, пытаясь избежать конфликта.
— А мне — нет, — холодно произнесла «снежная королева». Мне показалось, или где-то рядом с чем-то столкнулся айсберг?
Я нахмурился.
— Ты что, тоже собираешься?
— А ты думал иначе? — впервые с начала разговора какое-то подобие эмоции мелькнуло на ее лице. — Я — твоя жена, должна находиться рядом с мужем.
— Скорее всего, я уеду на Дальний Восток. Там скоро начнётся война.
— Значит, буду ждать твоего возвращения, — Агнесс промокнула губы салфеткой и встала из-за стола. — Я дам распоряжение насчет слуг и прикажу собирать вещи.
Если вам кажется, что вы понимаете свою жену, значит, вы не учли что-то очень серьезное.
***
В Милане тогда всё обошлось. Уже через три дня я бил копытом и открыто требовал выписки. Хотелось пасты фрутто ди маре, пиццу размером с тележное колесо, и запить это добро парой литров кьянти. А вместо этого приходилось смотреть на постные лица медсестер из какого-то католического ордена. Сиделку, следящую, чтобы я питался исключительно несъедобной дрянью, я уже тихо ненавидел. И даже вид из окна на сад, всё еще зеленый в начале октября, сильно приелся. Просто это место помнило, как я умирал.
Агнесс вроде оттаяла, и даже начала улыбаться. Я решил все списать на беременность, в этом состоянии дамы и не такое отчебучить способны. И мы счастливой княжеской семьей двинулись в благополучное светлое будущее. Ну, это я так думал.
Но сначала мешали мелкие препятствия в виде журналистов. Те жаждали выпить остатки моей крови и получить на память, если не пуговицу с костюма, то хотя бы фалангу пальца, лучше с кольцом. Отбивался от них Раньери, но, видать, отговорки кончались. Кто-то заметил меня прогуливающимся в инвалидном кресле в сопровождении жены, и ссылаться на состояние здоровья стало просто бессмысленно.
— Ладно, три человека, вопросы предоставить заранее. Я имею право вычеркнуть любой. При попытке задать неутвержденный вопрос интервью прерывается и более не возобновляется. Никаких уступок.
— Полностью согласен с вами, герр фюрст, — закивал Раньери. — Только как они выберут трех представителей?
— Да хоть аукцион проводите, мне какая разница? — улыбнулся я.
Главный врач шутке порадовался, и я не удивлюсь, если он и вправду пустит ко мне тех, кто больше заплатил. Это Италия — здесь все продается, покупается и продается обратно.
После эпопеи с бессовестной травлей в Петербурге я почти всех писак занес в свой черный список. Вышли из доверия. Поэтому все интервью только так, с последующим письменным утверждением. Пусть жалуются на ущемление свободы слова.
Но перед пресс-конференцией у меня был другой гость. Весьма неожиданный. Когда Вася объявил: «Ваше сиятельство, к вам его высокопревосходительство Александр Иванович Нелидов!», я, честно говоря, не сразу и понял, кто это. И, тем более, зачем.
О, мундир этот знаю, совсем недавно в городе Париже видел, на после Моренгейме. Наверное, и этот из той же когорты. Судя по обращению, второй класс, действительный тайный. Потому что чиновников первого класса сейчас среди живых не числится. Высокий дядька, худощавый, борода веником. На вид — лет шестьдесят. Взгляд умный, усталый немного. Выправка не военная, но держится с достоинством. наверное, любитель верховой езды.
— Господин посол, — поприветствовал его я. — Извините, что в таком виде, меня не предупредили о вашем визите. Прошу, располагайтесь, — я показал на кресло, наверное, еще теплое после Агнесс. — Если желаете, сейчас принесут чай или кофе.
— Благодарю вас, князь, — сказал Нелидов, усаживаясь в кресло. — Но ничего не надо.
Я молчал. Зачем спрашивать о цели визита? Пусть сам говорит. Что ехать ко мне ему не хотелось, видно невооруженным взглядом. Так что вряд ли он тут с пожеланиями скорейшего выздоровления.
Пауза затягивалась. Интересно, есть сейчас примета, что полицейский родился, или это более позднее суеверие?
— Кхгм, — откашлялся посол, — я вижу, князь, что дела ваши идут на поправку, чему я очень рад. Позвольте пожелать вам скорейшего выздоровления.
Начал с протокольных любезностей. Неплохо.
— Благодарю. А то мне уже неудобно было — все спрашивают, есть ли телеграммы из России? Ведь даже кайзер Вильгельм прислал, желая скорейшего выздоровления. И Великий герцог Гессенский, Эрнст Людвиг. Но я всем говорил, что есть послание от министра — Николай Васильевич Склифосовский, под чьим началом мне посчастливилось служить, писал.
Конечно, от одного Великого князя тоже было, но там Лиза черкнула мимоходом, что они всей семьей молятся за меня. Это не в счет. И я про это промолчал. Чтобы